Валерий ТОДОРОВСКИЙ: еще не расцвет, но уже рассвет
Леонтий БУКШТЕЙН
Фото автора
Кинорежиссер, сценарист и продюсер Валерий Тодоровский работает без пауз и остановок уже много лет. Его сценарии, режиссерские работы и служба на посту советника генерального директора по кинопроизводству телеканала «Россия» оставляют мало времени на общение с прессой. Поэтому неудивительно, что наш корреспондент встретился с ним глубокой ночью на съемочной площадке фильма «Буги на костях».
– Валерий Петрович, сначала позвольте поздравить вас со своеобразным юбилеем: в этом году исполняется 30 лет с той поры, как вы впервые снялись в качестве киноактера. Это было в фильме «Странная женщина».
– Спасибо, приятно, приятно! А я и не вспомнил. 30 лет!
– Каким для вас было то время?
– Снимался, будучи нормальным московским 14-летним школьником. И вел себя, как школьник. Я благодарен этому опыту и Юлию Яковлевичу Райзману за то, что он меня взял сниматься в этом фильме. Благодарен за то, что именно тогда, на тех съемках, я решил, что никогда, никогда не буду артистом. Я спасся от одного из самых опасных соблазнов, которые существуют в нашем мире, и даже не попытался стать актером. Чем счастлив несказанно.
Я до этого ездил на съемки к отцу, с детства сидел на съемочной площадке и видел, как там все происходит. А на своих съемках чувствовал себя неловко, неудобно. Но положительный момент был в том, что девочки в моем классе начали относиться ко мне благосклоннее. В Москве развесили афиши, на которых я был нарисован рядом с популярной Ириной Купченко, а на Киевском вокзале висел баннер огромного размера, и когда я с девушкой садился на троллейбус 34-маршрута, то, подъезжая к этому баннеру, небрежно так поворачивал голову и восклицал: «О, смотри!» И мои шансы сразу вырастали неимоверно. Вот и весь опыт, который там был.
– Но вы сделали правильные выводы, потому что через 15 лет у вас уже была первая режиссерская премьера – фильм «Катафалк» на «Мосфильме». Через год – еще фильм, «Любовь», через три года – фильм «Подмосковные вечера», еще через четыре года – «Страна глухих».
– Я поступал на режиссерский факультет во ВГИК сразу после школы. Но меня не приняли. И я пошел на сценарный. Попробовал еще раз «в режиссеры», поступал на Высшие режиссерские курсы – меня опять не приняли. Я так и остался человеком без режиссерского диплома, что мне не мешало и не мешает работать в кино.
Но я упорно ждал момента, когда смогу заняться этой профессией. А пока что писал сценарии, сотрудничал с разными режиссерами на Одесской и Рижской киностудиях. Для Дмитрия Месхиева написал несколько сценариев.
Дождался своего часа очень просто. По тем временам снимать фильм было нельзя, если ты не имеешь диплома режиссера. Но на «Мосфильме» существовала студия «Дебют», которой я до сих пор несказанно благодарен. Туда мог прийти реально любой человек и предложить какие-то свои идеи, сценарии, заявки.
Я активно сотрудничал со студией, написал полтора десятка сценариев короткометражных фильмов. И когда в 1989 году начались какие-то общие послабления во всех сферах жизни, мне позвонили из «Дебюта» и сказали: «Знаешь, теперь в виде исключения и в качестве эксперимента можно запускать в производство тех, кого мы считаем достойными этой чести. Ты бы хотел?» Я ответил: «Конечно!» Так появился фильм «Катафалк», заявленный как 20-минутка, а выросший в полнометражный фильм.
В худсовете «Дебюта» работали специалисты, и каждый из них опекал «своего» режиссера. Мне достался Андрей Плахов. Я снимал свой первый фильм в Ялте, и Плахов обязан был прилететь туда и проконтролировать мои действия. Но погода оказалась нелетная, он полсуток просидел в аэропорту, вернулся домой и увидел мой фильм уже на просмотре.
– По какому принципу вы выбираете себе сценаристов? Судя по вашим высказываниям, сценарист для вас не менее дорог, чем оператор или какой-либо другой член съемочной группы.
– Сценаристов не выбирают. В какой-то момент ты обнаруживаешь, что с этим человеком тебе интересно общаться и работать, тебе интересно читать то, что он пишет. Бывает, что интересно читать, но неинтересно общаться. Или наоборот, интересно общаться, но неинтересно читать. И когда ты обнаруживаешь, что со сценаристом тебе интересно все сразу, то понимаешь, что это твой человек и его сценарий тоже твой. Так начинается творческое сотрудничество. Подобные отношения меня много лет связывают с Юрием Коротковым, с Геннадием Островским, сейчас – с Олегом Маловичко. Все это люди одной «группы крови» со мной, потому что с ними смотришь одни и те же фильмы, нас волнуют одни и те же сюжеты, нам просто есть что делать вместе. Вот так оно и происходит – творческое взаимопонимание.
– Вы освоили в кино три профессии:– кинорежиссера, сценариста и продюсера. Они вам равно интересны?
– Я себя чувствую тем, кем являюсь в данный момент. Уже почти четыре месяца я снимаю фильм «Буги на костях». Конечно, я сейчас кинорежиссер и больше никто. Я счастлив, что в свое время не поступил на режиссерский, а поступил на сценарный. Потому что, как теперь понимаю, я там, на сценарном, чему-то научился. Боюсь, что на режиссерском, особенно в юные годы, можно было ухитриться вообще не сделать ничего. А так я сидел и упорно писал. И мне это помогает, когда я работаю со сценарием. Для меня драматургия имеет очень большое значение. И мне кажется, что я ее чувствую. Если возникает ощущение провисов, провалов, то я не впадаю в панику. Обязательно что-то придумаю. И это важно. Я знаю многих талантливых режиссеров, которые не ощущают момента, когда в драматургии появляются проблемы.
– В своих фильмах вы постоянно касаетесь темы страсти. Что она для вас?
– Что бы мы ни делали в жизни, так или иначе это связано со страстью. Это наш мотор, он внутри нас. Но говорить что-то специальное про страсть я не могу, потому что ничего в том не понимаю. Это тема для психотерапевтов. В фильмах я рассказываю не про страсть, а про отношения людей.
– Вернемся к вашим фильмам. Сейчас вы снимаете мюзикл «Буги на костях». Кстати, читателям нужно пояснить и напомнить, что в 50-х годах «на костях» называли запрещенные записи модной музыки, которые нелегально делались на отработанной рентгеновской пленке, где хорошо просматривались кости. Поэтому записи так и назывались – на костях. Итак, ваши герои в фильме «Буги на костях» против всех или против системы?
– Они не то чтобы противостоят системе, они противостоят той массе, которая эту систему породила. Короче говоря, мой фильм не про диссидентов или борцов. Он про людей, которые цветные носки хотят носить. Другое дело, что в те времена, носить цветные носки было равносильно подвигу. Потому что все знали: носить носки нужно черные, синие или серые. Поэтому речь о людях, которые просто захотели стать другими: по-другому выглядеть, по-другому разговаривать, слушать другую музыку, танцевать другие танцы.
Я очень хорошо помню свое детство, свою юность, где все это было, конечно, не в такой степени, как в 50-х годах, но я хорошо помню, как в школе нас стригли, как нам объясняли, какие песни нужно петь, как пластинку с любимой музыкой приходилось «доставать», потому что она не продавалась. В несколько иной эпохе, когда мне было 15, 18, 20 лет, но я это прожил – то, что переживают герои фильма «Буги на костях». Так что я знаю, о чем мы снимаем это кино.
– А обиды на систему у вас нет? За то, что не разрешали всего того, о чем вы сейчас говорите?
– Недовольства и обид у меня нет. У меня есть ощущение смертельной скуки, тоски, чувства несвободы, связанных с тем временем. И повальной лжи. Ужас! Когда я это вспоминаю, мне становится жалко себя и людей, которые так прожили жизнь. И еще больше жаль тех людей, что и сейчас живут с воспоминаниями о той жизни, в которой им якобы было хорошо. Вообще, люди разные, и жить они должны по-разному. А нам объясняли, что все мы одинаковые, и думать обязаны одинаково, и любить одинаково. Но фильм, который я снимаю – это мюзикл. И, как любой мюзикл, он неполитический. Это сказка. Но сказка о некоей эпохе, в которой живут мои герои, пытаются быть «другими» – яркими, живыми, свободными.
– От той, «другой» страны ведь уже ничего не осталось…
– Советский Союз теперь – это мифическое государство, сродни Атлантиде. Молодые люди, приходившие к нам на пробы или на съемки, уже не знают, что такое комсомолец, что такое пионер, что такое КПСС. Они знают брэнд «Сталин», но если их попросить рассказать поподробнее, то никто сделать этого не в состоянии. Но для тех, кто жил тогда, страны как таковой тоже нет, остались только личные воспоминания. В принципе мы снимаем про страну, о которой уже мало кто помнит, кроме историков и тех, кто специально ею интересуется. Для масс это уже миф: в некотором царстве, в некотором государстве… К сожалению или к счастью, но это так.
– В одном из интервью вы сказали, что картина будет смешной…
– Надеюсь.
– Но как снимать смешно про нарушение прав человека?
– Как мы теперь знаем, смешно можно снимать и про Холокост, как это сделал Роберто Бенини в фильме 1998 года «Жизнь прекрасна». За что получил «Оскара» в 1999 году.
Под «смешно», подразумеваю интонацию фильма, я не говорю, что это комедия. Наши герои смешные, веселые. Такие, какие они были в свое время. Я надеюсь, что вот этот их драйв будет в моем фильме. Но там есть и драма, и разочарования, есть несостоявшаяся любовь, конфликт с обществом.
– Десять лет тому назад вы снимали «Страну глухих». Изменилась ли страна с тех пор?
– 1997-й год был предкризисным годом кино. До августовского кризиса 1998 года кино бурлило, активно развивалось. А за три-четыре года до того была просто катастрофа, фильмы почти что не снимались. Я присутствовал на церемонии вручения призов «Ника» в 1994 году, когда Сергей Александрович Соловьев, тогдашний первый секретарь Союза кинематографистов России, вышел и громко сказал: «Хочу вам всем сообщить, что в России больше нет кинематографа и на следующий год на “Нику” выдвигать будет нечего, потому что фильмы сниматься не будут. Давайте попрощаемся с нашей профессией и с нашим кинематографом».
К счастью, он не угадал. Но таким вот был 1994 год. А в 1997 году царила какая-то неестественная активность, которая опять-таки закончилась с дефолтом.
Сегодня же мы наблюдаем бум кинопроизводства. Вот мы беседуем на съемочной площадке в Александровском саду. Мы сюда приехали под вечер для ночных съемок, и уже в нашем присутствии отсюда эвакуировалась предыдущая съемочная группа. И после нас опять «заряжены» съемки. Конвейер работает! Это норма. Снимается огромное количество фильмов – верный признак того, что все ринулись в кино. Конечно, не все компании выживут, будут потеряны деньги, и немалые. Но выживут сильнейшие. Это еще не расцвет, но уже рассвет. Приходят новые сценаристы, новые кинооператоры. Им еще нет и 30. Это новое поколение с новыми идеями, новыми умениями. В этом я вижу много положительного и продуктивного.
– Как по-вашему, сможет ли отечественное кино вернуть себе утраченные позиции на международной арене?
– Нет! И с этой мыслью нужно смириться. В мире есть два кинематографа: свой, национальный, и американский. Например, в Бельгии смотрят свои фильмы – про свою жизнь и про себя самих. И смотрят американские, потому что это самый большой, дорогой, мастерский кинематограф мира. Чтобы взять и выйти на эту «поляну» кому-то еще, даже процветающему французскому кино, надо та-а-акое сотворить! И им пока этого сделать не удается. Потому я и не вижу причин, по которым бы русское кино стало интересно глобально кому-то кроме русских. Я не беру во внимание отдельно взятые фестивальные успехи, которые к нашей гордости все-таки есть. Но это не прокат, не широкий мировой прокат. Так уж сложилось. Чтобы ситуацию изменить, нужны десятки и десятки лет плюс миллиардные инвестиции, чтобы, например, Евгения Миронова сделать звездой кино в Америке.
И разговоры о том, что наше советское кино смотрели по всему миру, – это миф. Был наш восточный блок, где руководители решали, какие фильмы их народам можно и нужно смотреть. Существовала так называемая разнарядка, бесконкурентная, директивная. Вот таким было то время, та «популярность» нашего кино. Исчезли директивы, и с ними исчезли «успехи». Мир стал открытым, и выяснилось, что в нем, оказывается, доминирует Голливуд и его дистрибьюторы. Хотя, отмечу особо, хорошее российское кино не только не исчезло, но и развивается. Но оно хорошее для нас и малоинтересное для широкой публики «у них». В этом нет ничего плохого.
– В ноябре прошлого года вы презентовали кинокомпанию «Красная стрела». Как она теперь поживает?
– Чувствует она себя отлично. Кроме того, что в киноиндустрии сейчас снимается много фильмов, возникает много новых имен, мне кажется, формируется еще и некая система брэндов. А многие зрители идут и на брэнды в том числе. Так было и есть с киностудиями Голливуда. То, что сегодня происходит в российском кинематографе – это и есть процесс создания таких брэндов.
Если говорить про «Красную стрелу», то мы хотим создать компанию надолго, компанию всерьез, привлечь в нее максимальное число талантливых людей, самобытных, коммерчески успешных. Мне бы хотелось, чтобы лет через десять это был брэнд и зритель, увидев его на афише, понимал, что его вниманию предлагается качественное, добротное кино. Это не делается за два дня, два месяца, два года. Но мы пытаемся двигаться в данном направлении. В компании сейчас находятся в запуске талантливый Иван Вырыпаев с фильмом «Кислород», готовится Вадим Шмелев с новым проектом, с Алексеем Мурадовым идут переговоры. Есть синопсисы, сценарии, которыми занимается Олег Маловичко и которые мы готовим к запуску. Мы пришли надолго и всерьез.
– Я посмотрел статистику: в России 520 кинотеатров и 1 тыс. современных кинозалов, валовой сбор – более 9 млрд руб. в год…
– Это хорошо, но еще мало. Я тоже интересуюсь статистикой. Количество посещений в уикенды, то есть по субботам и воскресеньям, за год возросло в два раза! И я уверен, что рост продолжится. Но по той же статистике процентов 60–70 будут все равно собирать зарубежные и, в частности, американские фильмы.
– Тот, кто смотрит «не наше» кино, формируется в несколько иную личность, чем если бы он смотрел чаще свое, родное. Нет?
– Отечественный кинематограф нужно поддерживать государственными силами. Господдержки пока что не хватает. Но есть и обратная сторона. Как только у государства появится свой интерес в кино, так мы тут же вернемся в те «прекрасные» времена, о которых только что говорили: государство за нас будет решать, каких сценаристов и артистов брать, что смотреть, и даже с кем. А вот этого очень бы не хотелось. Потом возникнут те приснопамятные редакторские советы. Когда я написал сценарий фильма «Любовь» и принес его в одно творческое объединение, то мне редакторша сказала: «Валера, возьми свой сценарий и никому его больше не показывай». Шел 1985 год. А тот фильм я снял в 1990 году.
– Вы упомянули систему навязывания актеров. Так было раньше. А теперь? Есть термин «медийный актер». Это на ваши предпочтения как-то влияет?
– Сейчас есть проблема с ответом на вопрос: является ли данный актер звездой реальной? Или это авторитет и популярность дутые? Стоит ли он тех денег, которые запрашивает? Вопрос пока что остается открытым, поскольку есть фильмы без звезд, которые дают большие сборы, а есть фильмы со звездами, которые не собирают сколько-нибудь значительных денег. Мне кажется, что сейчас происходит стремительный пересмотр шаблонных подходов. В кинотеатры ведь ходят молодые, а им быстро надоедают звезды прежние и нужны свои, молодые звезды. Поэтому продвинутые продюсеры очень охотно снимают новые лица, понимая, что они могут понравиться быстрее, чем уже известные по телесериалам.
Кроме того, никто еще не привел реальных цифр, сколько зрителей посмотрит конкретный фильм только из-за того, что там снимался актер N. Гонорар Джека Николсона составляет 25 млн у. е., потому что примерно известно, что множество зрителей пойдут именно на него, даже не интересуясь, о чем фильм, где он занят, и кто там режиссер или сценарист. У нас ситуация другая. Я не знаю, сколько зрителей приведет в кинотеатр артист Чадов только потому, что он участвует в фильме.
– А у Николсона были провальные фильмы?
– Были, и не один. Ну и что? Ареал его поклонников слишком велик, чтобы заметить такие досадные случайности. Есть и другие истории, подобные возвращению на «большой» экран Траволты, когда Квентин Тарантино его реанимировал и он снова стал звездой. А у нас должно пройти еще немало времени, чтобы мы поняли, кто реальная звезда и может давать большие сборы.
Журнал «БОСС» № 10 2007 г.