Истоки российских трагедий
Леонтий БУКШТЕЙН
Российско-американский историк и политолог Александр Янов в представлении не нуждается. И его новейшие исследования привлекают не меньший интерес, чем предыдущие (о которых была беседа в прошлом номере журнала — см. «БОСС» № 1/2002). Они позволяют более точно увидеть перспективы развития страны в новом тысячелетии.
Я не знаю, как аттестовать вышедший из печати в конце 2001 года труд Александра Янова «Россия: у истоков трагедии 1462—1584» (М.: «Прогресс-традиция», 2001). То ли это углубленный анализ того, что стряслось в России XV—XVI веков, — крик о нашем невнимании к уже случившемуся со страной в прошлые века и чего надо бы избежать в XXI веке. То ли это полемика с теми, кто упорно тянет Россию из Европы опять в муть мнимой самобытности, которую считают первым признаком исключительности и «самости» российского народа. А может быть, это послание государственным и политическим лидерам страны с предложением идентифицировать себя с персонажами исторического прошлого России.
Ведь, по теории Янова, все, что с нами происходит, уже было, только на другом, низшем цивилизационном уровне. А значит, еще и будет... Может, искушенному в проблемах истории интеллектуалу кое-что скажет подзаголовок книги: «Заметки о природе и происхождении русской государственности». Про историю, а как актуально!
Мы живем в малоисследованном историческом пространстве. И то, чему учили а, скорее всего, и сейчас учат в школе, вузе и аспирантуре суть отрывочные сведения, не дающие общей картины. Это все равно что вам дали бы клочок карты звездного неба и предложили судить по нему о закономерностях движения планет во Вселенной. Как говорят теперь: на самом деле все не так, как в жизни.
Вселенная Александра Янова сложна, в ней переплелись большие и малые исторические события стран и народов Европы. Он не «копает свою грядку» допустим, от первой трети XV века до его середины. Или от первой половины XVI века до конкретно такого-то года. Он борозду за бороздой ведет по историческим пространствам, пашет все историческое поле. При этом историк видит и вглубь, и вширь, и вдаль.
И тогда оказывается, что давно известные и до последнего времени казавшиеся безусловными аксиомы просто построены на песке фрагментарно выделенных фактов. Что умозаключения маститых ученых во всем справедливы, если только не выглядывать за пределы заявленной «грядки». И что, наконец, история удивительным образом вливается в наше сегодня. Не путем влияния, а ввиду повторяемости ее процессов. Во всяком случае, на территории России.
КТО ПРОТИВ?
Чтобы как-то объясниться с читателями нашего журнала, начну с конца книги. В «Заключении» автор пишет о своих оппонентах, большей частью заочных: «Я думаю, что читателю будет совсем нетрудно судить, кого именно должна оскорбить в лучших чувствах эта книга. Нет сомнения, что восстанут против нее неоевразийцы... уверенные, что «цивилизационное тело России генетически сложилось в противовес западному христианству».
Возмутит она и традиционных националистов... которые свято, как мы знаем, веруют, что «Россия не может идти ни по одному из путей, приемлемых для других стран и цивилизаций». Что уж говорить об откровенных имперцах... И вообще обо всех, кто готов принять любую версию происхождения России и ее государственности, — лишь бы не была она европейской? И будет лишь естественно, если протянут они, как всегда в таких случаях, руку своим злейшим врагам, западным экспертам школы Тойнби и Пайпса, соревнующимся с ними по части отлучения России от Европы».
Таковы прогнозы автора по поводу восприятия его идей оппонентами. Но самое удивительное то, о чем он пишет буквально здесь же: «...хотя и по другим мотивам, отвергнут, скорее всего, главные идеи этой книги и мои политические единомышленники, либералы и европеисты. Слишком многие из них склонны поверить после всех провалов и разочарований постсоветского десятилетия раздраженной лермонтовской строке о «стране рабов, стране господ», как мог я лишний раз убедиться в ходе своих дискуссий в Москве осенью 2000 года».
С ЧЕГО НАЧИНАЕТСЯ РОДИНА?
Теперь — в начало книги, тоже уже само по себе много говорящее. Во-первых, посвящение: «Светлой памяти моих наставников Владимира Сергеевича Соловьева и Василия Осиповича Ключевского посвящается эта книга». Таким образом, позиции автора по спорным вопросам мирового развития становятся в большой мере понятными. И во-вторых. Прочтем только несколько заголовков глав и разделов: «Реакция высоколобых», «Интеллектуальная контрреформа», «Два древа фактов», «Поворот на Германы», «Реформация против реконкисты», «Церковное нестроение», «Политическое банкротство боярства», «Русифицируя Гегеля», «Ключевский и Тойнби», «Спор с Платоновым и Ключевским».
И так далее, что выдает в авторе настоящего журналиста, до сих пор умеющего не только дискутировать, но и давать свежие заголовки.
Над чем же так бьется исследовательский ум историка? Если коротко и оттого немного упрощенно, его основную идею можно сформулировать так: Россия всегда была неотъемлемой частью Европы. Всегда. И в начале второго тысячелетия, и в его середине, и тем более в конце. Лишь в отдельные периоды своего развития она как бы «выпадала» из европейского процесса в силу своеобразия (но не клинической несовместимости с общепринятыми нормами!).
ВПЕРЕД, К ПРОШЛОМУ?!
Александр Янов, сопоставляя оценки отечественных славянофильствующих и западных историографов, анализирует динамику несовпадений и одновременно — увы! — полного консенсуса. И то, и другое наличествовало в зависимости от отрезка пути, который проходила страна. В советские годы наши историки настаивали на европейской природе русской государственности, а западные (вроде Пайпса и Тойнби) — на византийской, эллинистической традиции. А говоря погрубее, на наследовании Россией традиций восточного деспотизма. Ну что ж, ученым судить так, как нам приятно, не прикажешь. Особенно зарубежным.
Но вот не стало СССР. И что же? Казус! Классики западной историографии получили мощное подкрепление в виде поддержки их идей среди мыслителей свободной России. И те, и другие находятся в плену Большого Стереотипа, когда говорят о наличии только одной политической традиции в России. Но Александр Янов утверждает: в России живут и в то же время борются насмерть обе традиции — европейская и византийская. Вот где собака зарыта, господа!
К чему эта неутихающая борьба уже привела и еще, увы, может привести? По Янову, это называется «насильственный сдвиг цивилизационной парадигмы». Причем каждый раз после такого сдвига перед наблюдателем представал в России совсем другой, чем до него, народ. Таковы выводы Янова. Его предупреждение звучит прямо и недвусмысленно: пора вернуться в Европу навсегда, пора покончить с «маятником».
В ЧЕМ ПРОБЛЕМА
Хоть аналогии в истории считаются неуместными, а сослагательное наклонение несущественным, Янов использует и то, и другое. Возможные, но нереализованные пути развития страны в прошлом — это возможные (но на другом витке развития) варианты хода истории в будущем. Если же говорить о персоналиях, то здесь хочу процитировать вопрос, заданный на одной из встреч Янова с журналистами.
Корреспондент одной из китайских газет спросил, с кем из персонажей прошлого можно было бы сравнить нынешнего президента России. И что интересно: такой же вопрос задается Янову практически на всех его встречах с читателями. Как вы думаете, каков был ответ? Я, как говорится, знаю, но не скажу. Прочитав труд Янова от первой до последней страницы, понимаю, что ответ был вполне обоснован. Да, есть в истории страны идентичные по менталитету и исторической задаче персоны.
Но вот вопрос: как удастся реализовать эту самую историческую задачу? В том же, что она есть и реально понимаема, сомнений быть не может. Здесь, вероятно, уместно процитировать двух мыслителей недавнего прошлого. В свое время они сделали прогнозы на век двадцатый. Дмитрий Иванович Менделеев, человек, близкий по духу к националистам, рассчитал демографическое будущее России таким образом: к 2000 году население России вырастет до 600 млн человек, а к 2050 году еще удвоится. А вот борец с национализмом Владимир Сергеевич Соловьев предсказал, что в случае торжества национализма в России и его препятствования интеграции России в Европу ей грозит «национальное самоуничтожение». Так кто же, выходит, прав?
Немаловажная деталь в исследовании Янова: разграничение и четкое определение, что такое деспотия, диктатура, абсолютистская монархия, самодержавие. И суть здесь не в наборе признаков, а во введении главного фактора, отличающего эти формы власти и властвования одну от другой. Им, по мнению автора, является наличие или отсутствие в государстве аристократии и, если она есть, ее отношение к собственности.
В рассуждении о будущности страны Александр Янов задается правомерным историческим вопросом: «Но возможно ли преодолеть вековой имперско-националистический импульс, терзающий Россию на протяжении стольких поколений, и — что не менее важно — способна ли она убедить Европу в изначальном родстве с нею, не восстановив историческую память? Не постигнув то есть до конца действительные истоки своего отторжения от праматери Европы, описанные в этой книге? Короче, перед лицом национального самоуничтожения либеральная элита России оказалась сегодня в ситуации неминуемого цивилизационного выбора — немыслимого без смены парадигмы русского прошлого».
Книга Александра Янова уже обсуждается в России на самых различных форумах, встречах, презентациях и собраниях. Не хочу сказать ничего плохого, но от тех мероприятий, где мне довелось побывать, осталось двойственное впечатление. С одной стороны, граждане России думают, безусловно, о ее истории и современности, хотят понять свое место в мире, обозначить какие-то ориентиры и для себя, и для тех, кто идет следом. А с другой — очевидно, что новые концепции практически не находят отклика. Ведь так уютно жить в знакомых координатах, где хорошо расписано, кто свой, а кто чужой. Где правильная дорога, а где кривая дорожка. Где наши, а где «ихние»...
Мифы живут, мифы работают против России. Александр Янов говорит об этом прямо и недвусмысленно. Как и о том, что время демифологизации национального сознания россиян настало.
Журнал «БОСС» №2 2002 г.