"Пятой попытки может не быть"
Александр Янов
Историк Александр Янов упорно и последовательно «копает» историю Руси Великой от прапрапрадедов до наших дней. И не «из любви к искусству», а для того, чтобы усмотреть и проследить логику наших бед. Обозреватель журнала Леонтий БУКШТЕЙН поинтересовался его выводами.
— Александр Львович, можно ли относится к нашей истории объективно, если ее неоднократно переписывали?
— Если придерживаться фактов, а не их интерпретаций, то ничего переписать невозможно. Кроме версий и догадок.
Сама история — упрямая и стройная. Так, во всяком случае, она выглядит в серьезных работах. Мало того, она, из глубины веков, еще и указывает нам на причины сегодняшних драм и трагедий. По крайней мере я именно поэтому ей занимаюсь.
За последние десятилетия мне довелось издать несколько книг по истории России. Могут спросить: зачем это? И я бы сам спросил, если бы увидел, что они — еще один пересказ материалов книгохранилищ. Но они предлагают взгляд на исторические события и их последствия для России. Вот одна из недавних работ: «Россия против России. Очерк истории русского национализма 1825—1921». Она вышла тихо-мирно в Новосибирске в 1999 году в издательстве «Сибирский хронограф» и обращена к тем, кого волнуют проблемы российской государственности.
— В аннотации к изданию говорится: «Впервые в мировой исторической литературе предпринимается попытка объяснить, чем отличается в России естественный, как дыхание, патриотизм от демагогии профессиональных «патриотов». Как сейчас модно выражаться, «сильно сказано» ...
— Это издатель написал, не я. Не ищите в этой работе возражений или подтверждений позиций тех «патриотов», что судят о России, не зная фактически ее истории. Ибо, как несолидно рассуждать о ядерном парамагнитном резонансе, плохо представляя себе элементарные законы физики, так же нельзя ввязываться в дискуссию по теме книги, зная только то, что рассказали вам о декабристах в шестом классе советской школы.
На одной из дискуссий мне неожиданно заметили: то, что было до 1917 года, имеет к современной России такое же отношение, как современные греки — к античным. Поразительно! И человек-то был интеллигентный, патриотом себя считает... В действительности очертания будущего кроются в событиях прошлого.
Одно из основных положений моей теории относительно прошлого и будущего России состоит вот в чем. Четырежды на протяжении двух последних столетий история предоставляла России возможность «присоединиться к человечеству». В первый раз в 1825 году, когда это попытались силой сделать декабристы. Во второй — между 1855 и 1863 годами — в эпоху Великой реформы Александра II, когда это еще можно было сделать без насилия или войны. В третий — между 1906 и 1914 годами, когда Витте и Столыпин положили, как многим казалось, начало новой Великой реформе. И четвертый, наконец, в 1991 году. Три шанса из четырех были погублены по разным причинам. Пятого может и не быть.
История — матушка строгая и в средствах наказания не стесняется... Почему-то не принято связывать деградацию патриотизма в России с аналогичными трагедиями в Германии и Японии, где патриотизм точно так же выродился в ХХ веке в соответственно тевтонский и шинтоистский мифы, приведшие свои страны к национальному самоуничтожению. Драма патриотизма в имперской стране, впервые описанная великим русским философом Владимиром Сергеевичем Соловьевым, применительно к России имеет на самом деле смысл всемирный, универсальный.
Вообще я считаю себя учеником и последователем Владимира Соловьева, основателя «русской школы» в философии. В 1880 году, в возрасте 28 лет, Соловьев пережил мучительную драму, обратившись из славянофила в жесточайшего критика покинутого им «патриотического» кредо, очертив всю дальнейшую историю его деградации. Мало того, он предупредил, что от «патриотизма» Россия и погибнет. Он писал: «Внутреннее противоречие между требованиями истинного патриотизма, желающего, чтобы Россия была как можно лучше, и фальшивыми притязаниями национализма, утверждающего, что она и так всех лучше, — это противоречие погубило славянофильство...»
Учение и система исторических оценок, разработанные Соловьевым, позволяют адекватно судить о делах как дней минувших, так и наших. Я называю это «Лестница Соловьева»: «национальное самосознание — национальное самодовольство — национальное самообожание — национальное самоуничтожение»...
Славянофильство проявилось в период так называемой «официальной народности», господствующей при Николае I. Именно оно помогло русской культуре выжить в условиях гонения на всякую мысль, спасло от удушения официальной народностью. Спасло уже тем, что оказалось единственной альтернативой «государственному патриотизму».
Официальная народность, почувствовав потребность пробужденного декабризмом национального сознания, первая поставила вопрос о самобытности России, о ее цивилизационной идентичности, о цели и смысле ее исторического путешествия в мире... И объявила, что ответ найден: самодержавная Россия предназначена стать хозяйкой Европы, а, стало быть, по тогдашним меркам и мира.
Власть тогда вознамерилась употребить патриотизм как инструмент для своих амбициозных геополитических планов.
— А разве и в XX веке у нас было не то же самое? Разве не наши миллиарды и миллиарды легли в военные базы, даровые поставки нефти и газа, леса и руды, строительство заводов, электростанций, дорог и пр., и пр. для «братьев по соцлагерю»?
— Совершенно верно. Смысл «государственного патриотизма» в России был в постулате «Государство и есть Отечество». И потому любовь к государству и есть любовь к отечеству.
Многие наши проблемы недавнего времни коренятся в прошлых веках. И царская Россия как пример для подражения — это миф. Ограничусь самоцитированием: «Право, лишь феноменальным историческим невежеством, лишь тем, что российская историография не исполнила своего долга перед обществом, можно объяснить популярность мифа о благословенной «России, которую мы потеряли». Даже беглого взгляда на реальную историю достаточно, как мы видели, чтобы понять: «Россия, которую мы потеряли», была не только обречена. Она обусловила жестокость той диктатуры, которая за нею последовала. Может быть, гениальный лидер, подобный, скажем, Ивану III или Рузвельту, и смог бы развернуть страну, мчавшуюся к пропасти. Но такого, как мы знаем, не нашлось в тогдашней России».
— История, — сказал кто-то из великих, — это описание вчера во имя завтра. В своей работе Вы связали воедино давние притязания России на лидерство в Европе и мире с темой ОБСЕ и Совета Европы (СЕ)...
— Моя мысль в том, что не будет единой Европы без России. А идея многополярного мира ведет к анархии и конфликтам. Требования «однополярности» разума в мире и «моноидеи» в политическом устройстве Европы выглядят интеллектуальным эпатированием, но, по-моему, совершенно справедливо. Опять процитирую самого себя, чтобы не формулировать мысль по-новому: «Просто не станет ЕС самостоятельным актером на мировой сцене, покуда не укоренится в «остальной Европе», и в первую очередь в гигантской России».
Для поддержки этой мысли приведу слова блестящего европейского интеллектуала англичанина Роберта Купера: «Ключевой вопрос европейской безопасности в том, как повернется дело в России. Включить ее в (нетрадиционную) европейскую систему должно быть нашим приоритетом». Нужны ли тут комментарии?
Продолжение следует
СПРАВКА «БОССа»
Александр Янов — профессор Нью-Йоркского университета, политический обозреватель газеты «Московские новости». Родился на Украине, там же с золотой медалью окончил школу, а затем с отличием исторический факультет МГУ. По распределению попал в город Сталинск (ныне Новокузнецк) — учителем истории в школе для детей железнодорожников. Потом поступал в аспирантуру кафедры всеобщей истории истфака МГУ, но получил «три» по марксизму-ленинизму. Женился и вслед за женой уехал по ее распределению в город Сталинабад (ныне Душанбе). Там работал в таджикском отделении ТАСС, но в одной из командировок пооткровенничал со старым парторгом на политические темы — и пришлось срочно уезжать из республики. Вернулся в Москву, работал с подачи Ильи Эренбурга переводчиком стихов иностранных поэтов и поэтов народов СССР. Затем уехал на Кольский полуостров редактором районной газеты. Стал бороться с местной знатью за права притеснявшегося малого народа саами. Выжили неудобного журналиста довольно скоро, и он перебрался в Мурманск — стал работать в молодежной газете.
В начале шестидесятых годов — вновь Москва, где к середине шестидесятых Янов стал знаменитым публицистом, постоянным автором «Литературной газеты». Его печатные сериалы про судьбу советской деревни, про ее трагедию и вымирание становились событиями политической жизни. Его «Тревоги Смоленщины» породили вал читательских откликов.
Ходили слухи, что в Политбюро ЦК КПСС внимательно изучали публикации Янова при подготовках пленумов и совещаний по селу. Но наступило очередное похолодание, и ни в «ЛГ», ни в «Комсомолке» Янова уже не печатали. В 1972 году никому не интересный официозный журнал «Молодой коммунист» затеял ряд публикаций в серии «Пламенные революционеры», в которой Александр Янов дал статью про Герцена «Альтернатива». После этого он оказался на собеседовании в КГБ.
Для автора вариантов было два: ехать в Сибирь или на Запад. Янов выбрал Запад. В Америке к Александру Янову проявили интерес как к знатоку СССР. Перевели и издали его публицистику и исторические материалы. Вскоре он получил приглашение в Техас, читать лекции в Университете Остина. Так началась его карьера университетского профессора. Позднее был переход в Нью-Йоркский университет, защита диссертации, возобновление сотрудничества с советскими и российскими СМИ.
Журнал «БОСС» №1 2002 г.