Эду­ард АР­ТЕМЬ­ЕВ: как по­лу­ча­ет­ся, так и слу­чит­ся

Ле­он­тий Бук­штейн

Фото автора

Ком­по­зи­то­ра Эду­ар­да Ар­темь­е­ва мож­но под­роб­но и не пред­став­лять. Его му­зы­ку к ки­но­филь­мам из­вест­ных ки­но­ре­жис­се­ров, кан­та­ты и опе­ру иг­ра­ют и слу­ша­ют в стра­не и ми­ре уже не один де­ся­ток лет. О том, как на­чи­нал­ся и про­дол­жа­ет­ся его твор­че­ский путь, Эду­ард Ни­ко­лае­вич рас­ска­зы­ва­ет в бе­се­де с на­шим кор­рес­пон­ден­том.

— Эду­ард Ни­ко­лае­вич, ко­гда вы учи­лись в Мо­с­ков­ской кон­сер­ва­то­рии у ком­по­зи­то­ра Юрия Ша­по­ри­на, вам при­хо­ди­ло в го­ло­ву, ка­ким об­ра­зом сло­жит­ся ва­ша ком­по­зи­тор­ская судь­ба?

— То вре­мя бы­ло вре­ме­нем проб. Ищешь се­бя, пы­та­ешь­ся пи­сать то и это… А во­об­ще, по­на­ча­лу я учил­ся в хо­ро­вом учи­ли­ще, те­перь это Ака­де­мия хо­ро­во­го ис­кус­ст­ва им. Свеш­ни­ко­ва. Окон­чил учи­ли­ще как ди­ри­жер-хо­ро­вик, а на ком­по­зи­тор­ский фа­куль­тет я по­сту­пил уже в кон­сер­ва­то­рию.

— У вас был ка­кой-то осо­бый по­зыв к со­чи­ни­тель­ст­ву? 

— Да, еще в шко­ле бы­ла по­треб­ность со­чи­нять. 

— Му­зы­ка са­ма при­хо­ди­ла к вам или вы са­ди­лись к ин­ст­ру­мен­ту с мыс­лью, что вот сей­час со­чи­ню ме­ло­дию?

— По-вся­ко­му бы­ва­ло и бы­ва­ет. Ино­гда му­зы­ка за­зву­чит в го­ло­ве как бы са­ма, ни­от­ку­да. 
А ино­гда «вы­си­жи­ва­ешь» ее ча­са­ми за ин­ст­ру­мен­том. Но глав­ное в том, что ко­гда все­рь­ез за­ни­ма­ешь­ся про­фес­си­ей, то ра­бо­та­ешь еже­днев­но, при­чем ра­бо­та ор­га­ни­зу­ет те­бя не толь­ко как лич­ность, но да­же и как жи­вой ор­га­низм. 
У спорт­сме­нов это на­зы­ва­ет­ся тре­наж. Его ос­тав­лять нель­зя ни­как. По­это­му ес­ли, до­пус­тим, у ме­ня се­го­дня нет кон­крет­но­го за­ка­за, то я си­жу за ин­ст­ру­мен­том и сам че­го-то де­лаю, по сво­им пла­нам. Прав­да, сей­час это­го прак­ти­че­ски не слу­ча­ет­ся: все, что я де­лаю, свя­за­но с кон­крет­ны­ми за­ка­за­ми для ки­но, те­ат­ра, ис­пол­ни­те­лей. Так что ра­бо­таю еже­днев­но и по мно­гу ча­сов. Мне это не в тя­гость, а в ра­дость. Это моя жизнь, моя про­фес­сия. Но да­ет­ся мне му­зы­ка с тру­дом, по­то­му что во мне си­дит боль­ше да­же кри­тик, чем ком­по­зи­тор, и он ни­ко­гда не спит. Я очень са­мо­кри­ти­чен. И по­ка свою идею не «до­му­чаю» до пре­де­ла, не иду даль­ше. Это, на­вер­ное, не­пра­виль­но, но у ме­ня про­ис­хо­дит имен­но так.

— Не­у­же­ли вы все еще со­мне­вае­тесь в се­бе?

— Пред­ставь­те се­бе! Мне еще мой учи­тель, Ша­по­рин, го­во­рил: в ме­ло­чах не рой­ся, иди даль­ше! Но я ни­че­го с со­бой по­де­лать не мо­гу. Лов­лю се­бя на этой мыс­ли, но про­дол­жаю са­мо­ед­ст­во­вать. Бы­ва­ет, что ос­та­нав­ли­ва­юсь, по­том иду даль­ше, по­том опять ос­та­нав­ли­ва­юсь и опять — даль­ше. Вот из та­ких рыв­ков-ос­та­но­вок вся ра­бо­та и со­сто­ит. Но кри­тик про­дол­жа­ет во мне си­деть и за­ни­ма­ет боль­шое ме­сто. От­то­го-то я свою му­зы­ку в прин­ци­пе и не слу­шаю. А ес­ли это слу­ча­ет­ся ино­гда, то я на­чи­наю про се­бя ее «ре­дак­ти­ро­вать», что-то ис­прав­лять.

— А вы свою му­зы­ку уз­нае­те, ес­ли да­же на­пи­са­ли ее 25 лет то­му на­зад?

— До еди­ной но­ты. И ма­ло то­го, твор­че­ст­во для ме­ня — это не­кая кла­до­вая па­мя­ти. Я прак­ти­че­ски дос­ко­наль­но пом­ню, как шло на­пи­са­ние той или иной ме­ло­дии, что про­ис­хо­ди­ло на за­пи­си в тон­сту­дии с ор­ке­ст­ром, что при этом бы­ло во­круг ме­ня, кто вхо­дил в ком­на­ту и что го­во­рил… Мне при­ят­но, что я мо­гу вспом­нить лю­дей, ре­жис­се­ров, ис­пол­ни­те­лей, зву­ко­ре­жис­се­ров, свя­зан­ных с мо­ей му­зы­кой.

— Вы мно­го ра­бо­та­ли и ра­бо­тае­те в ки­но. Это за­ни­ма­ет у вас не­ма­ло ва­ше­го твор­че­ско­го вре­ме­ни. Нра­вит­ся эта ра­бо­та?

— Да. Пре­ж­де все­го по­то­му, что ор­га­ни­зу­ет мое вре­мя. Есть сро­ки со­чи­не­ния му­зы­ки и за­пи­си фо­но­грам­мы, есть же­ст­кие рам­ки по вре­ме­ни, объ­е­му и ка­че­ст­ву. Ес­ли бы не это, я му­чил­ся бы над ка­ж­дым так­том дня­ми на­про­лет. А так — пре­дос­та­вить к 15 чис­лу, и все. Хо­чешь не хо­чешь, а на­до от­ло­жить са­мо­кри­ти­ку и вы­да­вать го­то­вый про­дукт. Нет-нет, мне это нра­вит­ся. Я во­об­ще мо­гу дол­го не на­чи­нать, хо­дить пол­дня во­круг да око­ло, а по­том сесть за стол и упор­но дви­гать­ся к це­ли. 
Ко­гда ве­ли­ко­го Мо­цар­та спро­си­ли, как у не­го с вдох­но­ве­ни­ем, он от­ве­тил: «Ка­кое вдох­но­ве­ние? Я са­жусь за стол толь­ко то­гда, ко­гда про­из­ве­де­ние до по­след­ней но­ты со­зре­ло в мо­ей го­ло­ве!» И ге­ни­аль­ный Шос­та­ко­вич все со­чи­нял в го­ло­ве, все. Не про­во­дя ана­ло­гий, ска­жу, что та­кой путь мне зна­ком. 

— Ка­кую роль в ва­шей твор­че­ской жиз­ни сыг­ра­ла ра­бо­та в ки­но?

— Она спас­ла ме­ня как ком­по­зи­то­ра. По­сле окон­ча­ния кон­сер­ва­то­рии у ме­ня ра­бо­ты ни­ка­кой не бы­ло, я ока­зал­ся про­сто-на­про­сто ни­ко­му не ну­жен. И это объ­яс­ни­мо: гром­ко­го име­ни нет, те­бя ма­ло кто зна­ет. Так бы­ва­ет у всех. У ме­ня так тя­ну­лось го­да че­ты­ре. Ме­ня то­гда же­на со­дер­жа­ла, но в то же вре­мя она ве­ри­ла в мои си­лы. Бы­ли не­боль­шие ра­бо­ты, пи­сал му­зы­ку к ра­дио­пье­сам. А в 1964 го­ду ме­ня ста­ли при­гла­шать на те­ат­раль­ные по­ста­нов­ки. Од­но­вре­мен­но я со­чи­нял му­зы­ку для се­бя, на­пи­сал кан­та­ту, боль­шую сюи­ту для сим­фо­ни­че­ско­го ор­ке­ст­ра. 

— А по­том Ва­но Иль­ич Му­ра­де­ли при­гла­сил вас в со­ав­то­ры для соз­да­ния му­зы­ки к ки­но­филь­му «Меч­те на­встре­чу»…

— Уди­ви­тель­но, что он, со­вет­ский клас­сик, при­гла­сил ни­ко­му не из­вест­но­го мо­ло­до­го чле­на Сою­за ком­по­зи­то­ров (Му­ра­де­ли, кста­ти, и при­ни­мал ме­ня в не­го) на та­кую ра­бо­ту. Он пи­сал там пес­ни, сим­фо­ни­че­ские кус­ки, а мне по­ру­чил элек­трон­ную му­зы­ку фан­та­сти­че­ско­го пла­на, по­сколь­ку речь в филь­ме шла о по­ле­те на Марс. Я очень ста­рал­ся. И что ме­ня со­всем по­ра­зи­ло — он ука­зал ме­ня в тит­рах ря­дом с со­бой. Мог бы ведь и не по­ду­мать об этом. Мне дан­ный факт впо­след­ст­вии очень по­мог, по­то­му что ра­бо­тать с Ва­но Му­ра­де­ли — это уже бы­ла пря­мая ре­ко­мен­да­ция.

— И вот вы ста­ли ав­то­ром ки­но­му­зы­ки…

— Да. И вско­ре по­лу­чил со­вер­шен­но не­оце­ни­мый опыт ра­бо­ты с Ан­д­ре­ем Тар­ков­ским. Он при­гла­сил ме­ня на «Со­ля­рис» и «Зер­ка­ло». Он дал мне воз­мож­ность экс­пе­ри­мен­ти­ро­вать со зву­ком, че­го пре­ж­де ни­кто в стра­не не де­лал. Тар­ков­ский со мной о му­зы­ке не го­во­рил. Он го­во­рил о сво­их ощу­ще­ни­ях, о том, что он хо­тел бы ус­лы­шать. У ме­ня с ним воз­ник твор­че­ский кон­такт, я по­нял, что он хо­чет ус­лы­шать. По­это­му мы с ним так сра­бо­та­лись. До ме­ня он ра­бо­тал с Вя­че­сла­вом Ов­чин­ни­ко­вым, со­вер­шен­но вы­даю­щим­ся ком­по­зи­то­ром. И план­ка бы­ла под­ня­та на ог­ром­ную вы­со­ту. Мне ни­как нель­зя бы­ло опус­тить­ся ни­же. Что я и ста­рал­ся де­лать.

— Италь­ян­ская га­зе­та La Stampa еще в 1968 го­ду пи­са­ла: «Один из ве­ду­щих цен­тров элек­трон­но­го аван­гар­да на­хо­дит­ся в Мо­ск­ве». Это о вас.

— Был та­кой мо­мент. Он уди­ви­те­лен сам по се­бе. В сре­де за­ре­гу­ли­ро­ван­ной по­ли­ти­зи­ро­ван­ной эс­те­ти­ки об­ра­зо­ва­лось вот это са­мое те­че­ние, и ни­ко­му то­гда еще не из­вест­ным ин­же­не­ром Мур­зи­ным бы­ла соз­да­на сту­дия элек­трон­ной му­зы­ки. При­чем сту­дия поя­ви­лась во­пре­ки во­ле ми­ни­ст­ра куль­ту­ры Ека­те­ри­ны Фур­це­вой и толь­ко бла­го­да­ря под­держ­ке ин­сти­тут­ско­го то­ва­ри­ща Мур­зи­на, а то­гда сек­ре­та­ря ЦК КПСС Ива­на Ка­пи­то­но­ва.
На­ча­лось все с изо­бре­те­ния Ев­ге­ния Алек­сан­д­ро­ви­ча Мур­зи­на, из­вест­но­го во­ен­но­го спе­циа­ли­ста, ма­те­ма­ти­ка и бал­ли­сти­ка, те­перь уже по­кой­но­го. Он яв­лял­ся стра­ст­ным лю­би­те­лем му­зы­ки Скря­би­на, про­во­див­ше­го в свое вре­мя экс­пе­ри­мен­ты с цве­то­му­зы­кой. И он, Мур­зин, соз­дал ап­па­рат, в ко­то­ром бы­ли во­пло­ще­ны идеи Скря­би­на о рас­ши­ре­нии тем­пе­ра­ции, — фо­то­элек­трон­ный син­те­за­тор АНС (по пер­вым бу­к­вам име­ни, от­че­ст­ва и фа­ми­лии ком­по­зи­то­ра — Алек­сан­д­ра Ни­ко­лае­ви­ча Скря­би­на). Его ус­та­нов­ку при­зна­ли изо­бре­те­ни­ем, за­па­тен­то­ва­ли. Так вот Мур­зин по­ве­сил объ­яв­ле­ние в кон­сер­ва­то­рии, что, мол, же­лаю­щие по­зна­ко­мить­ся с но­вым ап­па­ра­том при­гла­ша­ют­ся на встре­чу. А я еще до это­го чи­тал в жур­на­ле, по-мо­ему в «Тех­ни­ке мо­ло­де­жи» о Мур­зи­не и его АНС. Я то­гда очень им за­ин­те­ре­со­вал­ся. А ко­гда при­шел по объ­яв­ле­нию, Ев­ге­ний Алек­сан­д­ро­вич взял ме­ня на ра­бо­ту, и я в те­че­ние двух лет ра­бо­тал у не­го в КБ, в поч­то­вом ящи­ке 2377. Долж­ность моя на­зы­ва­лась «стар­ший ин­же­нер». 
Мур­зин был че­ло­ве­ком не­обы­чай­но уст­рем­лен­ным, он от­крыл ла­бо­ра­то­рию, где соз­дан про­мыш­лен­ный об­ра­зец АНС. По­том его пред­став­ля­ли в Ге­нуе, то­гда и на­пи­са­ли то, что вы про­ци­ти­ро­ва­ли. Аме­ри­кан­цы, кста­ти, то­же по­строи­ли син­те­за­тор, но прин­цип дей­ст­вия у не­го ока­зал­ся со­вер­шен­но дру­гой. Это был ком­пь­ю­тер, ко­то­рый пи­сал му­зы­ку на пер­фо­лен­те. А у нас ком­по­зи­тор ри­со­вал на стек­ле спе­ци­аль­ные зна­ки и тут же слы­шал то, что сам соз­дал. Сей­час АНС сто­ит в кон­сер­ва­то­рии, сту­ден­ты им еще поль­зу­ют­ся. А сту­дия про­су­ще­ст­во­ва­ла бо­лее 12 лет, ее за­кры­ли по­сле смер­ти Ев­ге­ния Алек­сан­д­ро­ви­ча, в 1981 го­ду.

— Мур­зин сыг­рал в ва­шей судь­бе важ­ную роль…

— Не толь­ко в мо­ей. В его сту­дии ра­бо­та­ли и Альф­ред Шнит­ке, и Со­фья Гу­бай­дул­ли­на, и Ро­ди­он Щед­рин — все там по­бы­ва­ли. Я в сту­дии на­пи­сал ком­по­зи­ции «Мо­заи­ка», «Две­на­дцать взгля­дов на мир зву­ка». Их ис­пол­ня­ли на Ме­ж­ду­на­род­ном фес­ти­ва­ле элек­трон­ной му­зы­ки в Ве­не­ции в 1968 го­ду. Ино­стран­цам то­гда это все бы­ло уди­ви­тель­но, мно­гие ведь счи­та­ли, что по ули­цам Мо­ск­вы хо­дят ди­кие мед­ве­ди. 
А тут — элек­трон­ный аван­гард. Мно­го бы­ло шу­му и вос­тор­гов, на­стоя­щий куль­тур­ный шок.

— Вы сей­час ра­бо­тае­те и со сту­ди­ей «Элек­тро­шок ре­кордз».

— Ее ос­но­вал мой сын, я им даю для из­да­ния свои со­чи­не­ния. Сту­дия не­боль­шая, за­ня­та спе­ци­фи­че­ской му­зы­кой, в том чис­ле элек­трон­ной. Про­ект прак­ти­че­ски не­ком­мер­че­ский, и в си­лу это­го вес­ти сту­дию не­про­сто. Но она жи­вет, ра­бо­та­ет. На­прав­ле­ние — серь­ез­ная, ака­де­ми­че­ская му­зы­ка, не поп-стиль.

— А к поп-му­зы­ке вы как от­но­си­тесь?

— Я ее люб­лю. Я во­об­ще от­крыт для всех сти­лей. Но в свое вре­мя ме­ня осо­бен­но за­де­ла рок-му­зы­ка, ее ди­на­ми­ка, ее су­ма­сшед­шие ги­тар­ные ин­ст­ру­мен­тов­ки, спо­со­бы ис­пол­не­ния. Та­ко­го рань­ше ни­кто не мог иг­рать и не иг­рал. Я до сих пор глу­бо­ко пе­ре­жи­ваю, ес­ли слы­шу эти зву­ки, эти ак­кор­ды. 

— В Рос­сии прой­дет Олим­пиа­да-2014, ей по­тре­бу­ет­ся своя му­зы­каль­ная па­лит­ра…

— На­мек по­ни­маю. Это сколь­ко же мне лет то­гда бу­дет? 

— Ну за­чем же ждать, по­ра уже по­ти­хонь­ку на­чи­нать. Опыт же есть. А как это бы­ло в 1980 го­ду?

— Да, к Олим­пиа­де-80 в Мо­ск­ве я на­пи­сал кан­та­ту «Ода доб­ро­му вест­ни­ку» на сло­ва Пье­ра де Ку­бер­те­на. Но все это — сте­че­ние об­стоя­тельств. Глав­ным ре­жис­се­ром-по­ста­нов­щи­ком Олим­пиа­ды-80 был Ио­сиф Ми­хай­ло­вич Ту­ма­нов, те­ат­раль­ный ре­жис­сер и по­ста­нов­щик мас­со­вых празд­ни­ков. Он знал бле­стя­щую пе­ре­во­дчи­цу с фран­цуз­ско­го На­та­лью Пет­ров­ну Кон­ча­лов­скую, мать из­вест­ных ки­но­ре­жис­се­ров Ми­хал­ко­ва и Кон­ча­лов­ско­го, ко­то­рой пред­ло­жил сде­лать пе­ре­вод тек­ста Ку­бер­те­на. И ее же Ту­ма­нов по­про­сил дать со­вет от­но­си­тель­но ком­по­зи­то­ра. Она при­со­ве­то­ва­ла ме­ня. Ту­ма­нов спра­ши­ва­ет: «А это кто та­кой?» Она от­ве­ти­ла: «При­гла­си­те и уви­ди­те». Так я по­пал в эту ис­то­рию. Ко­гда кан­та­ту за­пи­са­ли на фир­ме «Ме­ло­дия», из ЦК пар­тии в яро­сти при­бе­жал че­ло­век по фа­ми­лии Кур­пе­ков, ко­то­рый за­ве­до­вал от­де­лом куль­ту­ры, и по­тре­бо­вал снять с ис­пол­не­ния то, что на­пи­сал ка­кой-то там Ар­темь­ев. Но Олим­пиа­да на­чи­на­лась че­рез три не­де­ли, и снять не по­лу­чи­лось — вре­ме­ни уже не бы­ло. Так я стал ком­по­зи­то­ром Олим­пиа­ды. Сам я этим сво­им со­чи­не­ни­ем ос­тал­ся до­во­лен. Бы­ла не­ве­ро­ят­ная сво­бо­да твор­че­ст­ва, мож­но бы­ло за­дей­ст­во­вать лю­бые ре­сур­сы, рок-му­зы­ку и элек­тро­ни­ку, сот­ни ис­пол­ни­те­лей, хо­ры, сим­фо­ни­че­ский ор­кестр. Я и за­дей­ст­во­вал. Пол­го­да пи­сал это со­чи­не­ние, от­нес­ся к не­му очень от­вет­ст­вен­но и серь­ез­но.

— Ме­ж­ду про­чим са­мо­му Ту­ма­но­ву то­гда шел уже вось­мой де­ся­ток. Так что ва­ши ссыл­ки на воз­раст не­обос­но­ван­ны. Как го­ва­ри­ва­ли рань­ше, вы­зо­вут, ку­да на­до, — и бу­де­те пи­сать…

— Ну, ес­ли уж вы­зо­вут… По­смот­рим то­гда. Сей­час мо­ло­дая по­росль очень не­пло­хо со­чи­ня­ет, тру­дят­ся до­воль­но ак­тив­но. Кон­курс бу­дет боль­шой.

— В ва­шем ак­ти­ве есть и так на­зы­вае­мые ква­зи-сим­фо­нии «Семь врат в мир Са­то­ри», «Пи­лиг­ри­мы». О чем они?

— Они на­пи­са­ны по зо­ву ду­ши. Но так по­лу­чи­лось, что «Семь врат…» про­па­ли, по­те­ря­на пар­ти­ту­ра, ос­та­лись толь­ко фраг­мен­ты. На­вея­на она бы­ла мо­им ув­ле­че­ни­ем дзен-буд­диз­мом по­сле встре­чи с Ан­д­ре­ем Тар­ков­ским. По его со­ве­ту я оз­на­ко­мил­ся с дис­сер­та­ци­ей Гри­го­рия По­ме­ран­ца по ос­но­вам дзен-буд­диз­ма, про­чув­ст­во­вал и ощу­тил то, что со­дер­жит в се­бе это вос­точ­ное уче­ние. Так ро­ди­лась эта ра­бо­та. В ней я по­пы­тал­ся пред­ста­вить се­бе, что это та­кое — от­кры­ва­ние се­ми врат к со­стоя­нию нир­ва­ны. А «Пи­лиг­ри­мы» — это рок-сим­фо­ния для рок-груп­пы на сти­хи по­эта Се­ме­на Кир­са­но­ва. Она не­до­за­пи­са­на, есть толь­ко од­на часть. Кста­ти, спа­си­бо, что на­пом­ни­ли. Все ру­ки не до­хо­дят, нуж­но бу­дет за­нять­ся, со­брать ко­ман­ду и сыг­рать. Кста­ти, Се­мен Кир­са­нов на­пи­сал эти сти­хи за не­сколь­ко ми­нут до смер­ти. Ци­ти­рую по па­мя­ти: «Смер­ти боль­ше нет!/ Ро­дил­ся куз­не­чик пять ми­нут на­зад — / стран­ный че­ло­ве­чек, зе­лен и но­сат; / у не­го, как зум­мер, пе­сен­ка своя, / от­то­го что я / пять ми­нут как умер.../ Смер­ти боль­ше нет! Смер­ти боль­ше нет! / Боль­ше нет!/ Нет!»

— Да… А ва­ша му­зы­ка к ки­но­филь­мам «Си­би­риа­да», «Охо­та на лис», «Ко­нец веч­но­сти», «Лун­ная ра­ду­га»… 

— И не толь­ко к ним — прак­ти­че­ски ко всем филь­мам Ни­ки­ты Ми­хал­ко­ва, на­чи­ная пря­мо с ди­плом­ной ра­бо­ты «Спо­кой­ный день в кон­це вой­ны». Ис­клю­чая толь­ко «Очи чер­ные». 

— По­че­му-то вы вос­тре­бо­ва­ны у ге­ни­аль­ных ре­жис­се­ров… Мо­жет, вы то­же ге­ний?

— Я во­об­ще из­бе­гаю по­доб­но­го ро­да оп­ре­де­ле­ний…

— Но сам Ни­ки­та Ми­хал­ков, я так ду­маю, до­воль­но тре­бо­ва­тель­ный ре­жис­сер.

— Есть не­сколь­ко ре­жис­се­ров, с ко­то­ры­ми мне очень лег­ко и ком­форт­но ра­бо­тать. И один из них — это он. Тут де­ло в том, что Ми­хал­ков хо­ро­шо пе­ре­да­ет ком­по­зи­то­ру свои чув­ст­ва, свои му­зы­каль­ные ощу­ще­ния. То есть я по­ни­маю его на уров­не ощу­ще­ний, чувств. По­это­му я все­гда без на­пря­же­ния ра­бо­таю для не­го. 
И еще важ­но то, что он, окон­чив му­зы­каль­ную шко­лу, яв­ля­ет­ся му­зы­каль­ным че­ло­ве­ком. Ан­д­рей Кон­ча­лов­ский во­об­ще три кур­са оту­чил­ся в кон­сер­ва­то­рии, а уж по­том по­шел во ВГИК. С ним у ме­ня та же ис­то­рия: мы мыс­лим на од­ном уров­не. 

— Ва­ша опе­ра «Пре­сту­п­ле­ние и на­ка­за­ние» — она един­ст­вен­ная в ва­шем твор­че­ском ба­га­же?

— Нет, у ме­ня еще есть опе­ра «Те­п­ло зем­ли», на­пи­сан­ная на сю­жет Юрия Рыт­хэу из ро­ма­на «Ку­да ухо­дят ки­ты». Спер­ва в на­ча­ле 80-х го­дов бы­ла сня­та кар­ти­на, а по­том мне пред­ло­жи­ли на­пи­сать рок-опе­ру по ис­то­рии се­вер­но­го на­ро­да, на на­цио­наль­ном ко­ло­ри­те. Эта опе­ра так и не бы­ла по­став­ле­на, но я ду­маю еще к ней вер­нуть­ся. А что ка­са­ет­ся «Пре­сту­п­ле­ния и на­ка­за­ния», то вот-вот прой­дет пре­зен­та­ция пла­стин­ки, ко­то­рую мы сда­ем на за­вод. Со­став ис­пол­ни­те­лей у нас весь­ма об­шир­ный: сим­фо­ни­че­ский ор­кестр, рок-груп­па, на­род­ный ор­кестр, цы­ган­ский ан­самбль, хор из 80 че­ло­век, раз­но­го ро­да элек­тро­ни­ка. Я се­бя не ог­ра­ни­чи­вал в сред­ст­вах са­мо­вы­ра­же­ния, по­то­му что звук, его ка­че­ст­во для ме­ня иг­ра­ют ре­шаю­щую роль. Дай бог здо­ро­вья Алек­сан­д­ру Льво­ви­чу Вайн­штей­ну, ко­то­рый про­фи­нан­си­ро­вал эту пла­стин­ку. Он же ста­вил пер­вые мю­зик­лы в Рос­сии — «Мет­ро» и дру­гие. 

— У вас есть од­на ра­бо­та 1989 го­да с чис­то фи­ло­соф­ским на­зва­ни­ем — «Три взгля­да на ре­во­лю­цию»…

— Да-да, она бы­ла сде­ла­на по за­ка­зу Ми­ни­стер­ст­ва куль­ту­ры Фран­ции к 200-ле­тию Фран­цуз­ской ре­во­лю­ции. Кста­ти, это со­чи­не­ние при­ня­ли хо­ро­шо и до сих пор там иг­ра­ют.

— Вы сме­ло бе­ре­тесь за лю­бые за­ка­зы, за лю­бые те­мы и лю­бые фор­мы?

— Ну, ес­ли по­лу­ча­ет­ся, то я го­во­рю «да», а ес­ли уж нет… Прав­да, та­кое я ни ра­зу не го­во­рил. Все­гда как-то по­лу­ча­лось.

— По мо­им под­сче­там, ва­ми соз­да­на му­зы­ка бо­лее чем к 150 иг­ро­вым филь­мам. Плюс вы ра­бо­та­ли для па­риж­ско­го те­ат­ра «Оде­он», для Гол­ли­ву­да…

— Для Гол­ли­ву­да я на­пи­сал му­зы­ку к шес­ти филь­мам, сей­час пи­шу для седь­мо­го: с Ан­д­ре­ем Кон­ча­лов­ским мы ра­бо­та­ем над филь­мом-мю­зик­лом «Щел­кун­чик». 

— Как вам по­ка­за­лись гол­ли­вуд­ские ки­но­ре­жис­се­ры-за­каз­чи­ки? Слож­но с ни­ми?

— Для ме­ня ра­бо­та с ни­ми — не слож­нее, чем с дру­ги­ми, но са­ма ра­бо­та в Гол­ли­ву­де — сча­ст­ли­вое вре­мя. Лос-Анд­же­лес я по­лю­бил на­все­гда. Веч­ное ле­то, лас­ко­вое солн­це, оке­ан… Мо­жет быть, для мо­ей ра­бо­ты это важ­но. Но го­род опа­сен имен­но этой юж­ной рас­слаб­лен­но­стью. Лю­ди, при­ез­жаю­щие сю­да за­вое­вы­вать ме­сто под солн­цем, рас­слаб­ля­ют­ся, вре­мя ле­тит… Го­да­ми ждут ро­ли, сце­на­рия, за­пус­ка но­во­го филь­ма… Глядь, жизнь про­шла, а ни­че­го су­ще­ст­вен­но­го сде­лать не уда­лось. 
Я на­чал ра­бо­тать в Гол­ли­ву­де в 1987 го­ду и до сих пор на­хо­жусь, как го­во­рят аме­ри­кан­цы, «в обой­ме». Ан­д­рей Кон­ча­лов­ский на­брал та­кой вес в Гол­ли­ву­де, что име­ет пра­во ре­ко­мен­до­вать «сво­его» ком­по­зи­то­ра и на­стаи­вать на пред­ло­жен­ной кан­ди­да­ту­ре. По-дру­го­му в 50 лет в Гол­ли­вуд не прой­ти, кон­ку­рен­ция очень вы­со­кая.

— А как с ре­дак­ти­ро­ва­ни­ем, за­ме­ча­ния­ми и ис­прав­ле­ния­ми?

— Ну а как же! Вся­кое бы­ва­ет. Там на име­на или за­слу­ги ни­кто не смот­рит. Сде­лай так, как про­сят и как на­до, — вот од­но тре­бо­ва­ние. Бы­ла там у ме­ня встре­ча с фран­цуз­ским ком­по­зи­то­ром Мо­ри­сом Жа­ром. Ста­ли го­во­рить, я оп­ро­бо­вал свой анг­лий­ский. А он па­ру ми­нут спус­тя за­яв­ля­ет мне по-рус­ски: «По­хо­же, ваш анг­лий­ский ху­же, чем мой рус­ский». Ока­зы­ва­ет­ся, у не­го рос­сий­ские кор­ни… А в Рос­сии я сде­лал ра­бо­ту, ко­то­рой ос­тал­ся до­во­лен. Это но­вая кар­ти­на Сер­гея Го­во­ру­хи­на, мне она очень по­нра­ви­лась. Там тра­ги­че­ские судь­бы ге­ро­ев на­ше­го вре­ме­ни.

— Вы го­во­ри­те об этой кар­ти­не, а у вас гла­за на­ли­лись сле­за­ми…

— Хо­ро­ший, прон­зи­тель­ный фильм. И во­об­ще, как пи­сать му­зы­ку, ес­ли ты ни­че­го при этом не чув­ст­ву­ешь, не пе­ре­жи­ва­ешь? Так ни­че­го не по­лу­чит­ся. Вот в кар­ти­ну Пав­ла Чух­рая ме­ня при­гла­ша­ли, а у ме­ня со вре­ме­нем со­всем ту­го бы­ло. Па­вел по­ка­зал то­гда смон­ти­ро­ван­ный ма­те­ри­ал. Я по­смот­рел и… про­ник­ся. Взя­ло, что на­зы­ва­ет­ся, за ду­шу. И я со­гла­сил­ся. Пи­сал бы­ст­ро, сдал все в срок. 

— Вы же еще пи­са­ли му­зы­ку к «Док­то­ру Жи­ва­го».

— Я очень рад, что Алек­сандр Прош­кин имен­но ме­ня при­гла­сил на эту кар­ти­ну. Мы с ним ра­бо­та­ли и до то­го, но по­том я уе­хал в Аме­ри­ку и на­ше со­труд­ни­че­ст­во пре­рва­лось. А на «Док­то­ре Жи­ва­го» оно во­зоб­но­ви­лось и до­воль­но пло­до­твор­но. Мне ка­жет­ся, му­зы­ка по­лу­чи­лась, что-то в ней есть свое.

— Ни­ки­та Ми­хал­ков од­на­ж­ды на­пи­сал, что вы об­ла­дае­те по­ра­зи­тель­ны­ми спо­соб­но­стя­ми сти­ли­ста.

— В ки­но это осо­бен­но не­об­хо­ди­мо, по­то­му что час­то нуж­но де­лать му­зы­ку в ка­ком-ли­бо из­вест­ном сти­ле, в сти­ле из­вест­но­го клас­си­ка: Бет­хо­ве­на, Чай­ков­ско­го, ко­го угод­но. Тут, во-пер­вых, на­до знать пер­во­ис­точ­ни­ки, а во-вто­рых, уметь сти­ли­зо­вать му­зы­ку ки­но под ука­зан­ный стиль, те­му, на­прав­ле­ние. Мое клас­си­че­ское му­зы­каль­ное об­ра­зо­ва­ние по­мо­га­ет мне во всем этом.

— Вы как-то ска­за­ли, что ком­по­зи­тор Эн­д­рю Уэб­бер — не­ос­по­ри­мая звез­да на­ше­го вре­ме­ни.

— Звез­да — это не со­всем точ­но. Он ге­ний. Он соз­дал со­чи­не­ния, ко­то­рые ха­рак­те­ри­зу­ют ХХ век наи­бо­лее яр­ко. Его «Ии­сус Хри­стос — су­пер­звез­да» — это хит на все вре­ме­на. Он пе­ре­вер­нул весь му­зы­каль­ный мир. Ведь до не­го та­кие те­мы под­ни­ма­ли толь­ко ака­де­ми­че­ские му­зы­кан­ты, ги­ган­ты, клас­си­ки. А тут рок-опе­ра. И ка­кая! В свое вре­мя она ме­ня по­тряс­ла. Я хо­дил по Мо­ск­ве и бы­ло та­кое ощу­ще­ние, что в тол­пе вот-вот уви­жу Хри­ста. Уэб­бер рас­кре­по­стил мно­гих ком­по­зи­то­ров, по­ка­зал, что в му­зы­ке за­пре­тов нет. Лю­бая му­зы­ка, ес­ли она от серд­ца, она дой­дет обя­за­тель­но. 

— Вы пре­зи­дент Рос­сий­ской ас­со­циа­ции элек­тро­аку­сти­че­ской му­зы­ки. Жи­ва ас­со­циа­ция?

— Жи­ва. Но у нее нет ба­зы. Я ведь, ко­гда еще на­чи­нал, ду­мал, что нас возь­мет под свое кры­ло го­су­дар­ст­во. Как де­ла­ет­ся во всех стра­нах, где ис­кус­ст­во дис­тан­ци­ру­ет­ся от ком­мер­ции. Но вот по­ка не вы­шло. Мо­жет быть, мо­ло­дым чле­нам ас­со­циа­ции уда­ст­ся сде­лать то, что у ме­ня не по­лу­чи­лось. На­до хо­дить, оби­вать по­ро­ги, про­сить, до­ка­зы­вать. У ме­ня на это про­сто нет сво­бод­но­го вре­ме­ни.

— Что у вас в пла­нах на бли­жай­шее бу­ду­щее?

— Я уже го­во­рил, это ра­бо­та над гол­ли­вуд­ским мю­зик­лом «Щел­кун­чик». Сни­ма­ет­ся он в Ве­не, Бу­да­пеш­те, Лон­до­не. К сло­ву, ав­тор тек­ста у нас Тим Райс, тот са­мый, что ра­бо­тал над «Ии­сус Хри­стос — су­пер­звез­да». По­том ог­ром­ный, поч­ти год, мон­таж­ный пе­ри­од, за­пись му­зы­ки и т. д. Ан­д­рей Кон­ча­лов­ский од­но­вре­мен­но, в кон­це 2008 го­да, хо­чет ста­вить в Мо­ск­ве мою опе­ру «Пре­сту­п­ле­ние и на­ка­за­ние». 

— Все рас­пи­са­но на пол­то­ра-два го­да впе­ред. А по­ле­жать на пля­же, по­за­го­рать?

— Уга­да­ли. Гре­шен, люб­лю. В по­след­ние лет пять я еже­год­но зи­мой на 10—12 дней уез­жаю в юж­ные стра­ны на мо­ре, где те­п­ло. 
Я же в Си­би­ри ро­дил­ся, на мо­ро­зе. Вот и нын­че в ян­ва­ре у ме­ня бу­дет та­кой юж­ный экс­пресс-во­яж дней на де­сять. А боль­ше — ни­как.

       Жур­нал «БОСС»

       №11 2007 г.