Борис КУЗЫК:
21 ВЕК – ВЕК РОССИИ
Холдинговая промышленная компания «Новые программы и концепции» недавно отметила свое пятилетие. Путь, пройденный ее многотысячным персоналом достоин подробного описания. Что уже и было многократно сделано коллегами российских и зарубежных СМИ. Успех несомненен. Но говорим мы сегодня не о сути сделанного, не о секретах процветания. Темой беседы с генеральным директором компании Борисом Николаевичем Кузыком стала философия бизнеса, ее влияние на позиционирование компании на отечественном и мировом рынках. Как оказалось, это немаловажная составляющая среди прочих условий интенсивного развития коммерческой структуры, оперирующей в сфере высоких технологий.
Беседует Леонтий Букштейн
Фото из личного архива Бориса Николаевича Кузык
– Борис Николаевич, в свое время, как говорится, все нормальные люди пошли в «быстрый» бизнес, стали заниматься недвижимостью, финансовыми операциями, банками, нефтью и газом. И первые олигархи вышли именно оттуда. А вы пошли своим путем, в тот бизнес, где быстрых успехов ждать не приходится: в сферу высоких технологий, в то, что можно назвать больным местом в экономике России. Туда, где она во многом проигрывает на мировом рынке, имея меньше 1% его объема. А почему? У вас же был хороший выбор.
– Выбор есть всегда. Но чтобы развивать какой-либо серьезный бизнес в России, чтобы понимать, куда идет наша страна, нужно иметь серьезный, глубокий и объемный анализ ситуации за последнюю тысячу лет.
– Я не ослышался? Тысячу лет?!
– Да, именно так.
– Но позвольте, тут за десять лет столько и такого всего стряслось, а вы еще и тысячу лет берете…
– Вы удивлены? Но вы же не хуже меня знаете о цикличности развития общества.
– Знаю. Но как-то был уверен, что, что курс рубля к доллару и евро для нас важнее угла наклона орбиты Марса и уж тем более причин княжеских раздоров Киевской Руси.
– Да? А вот мы с партнерами по бизнесу взялись изучать цикличность изменений в экономике, политике, истории, социальной жизни. Еще раз просмотрели труды Льва Гумилева с его теорией циклов пассионарности этносов каждые 1500 лет. Плюс поизучали теорию о том, что долгосрочное развитие мировой экономики носит постоянный эволюционный характер. Из этой теории можно сделать вывод, что в целом мировая экономическая система при отсутствии резких форс-мажорных событий движется в одном направлении. Здесь учитываются рост населения, увеличение общего объёма производства, развитие технологий. В мировой экономике выделяются длинные циклы, так называемые волны Кондратьева, продолжительностью около 50 лет, средние циклы продолжительностью 7-11 лет, и короткие циклы в 2-4 года. Кстати, о самом Н.Д. Кондратьеве. Статьи о длинных волнах экономической конъюнктуры появились еще в начале прошлого века. Но по-настоящему убедительно и глубоко аргументировал теорию больших волн конъюнктуры именно он, русский экономист Н.Д. Кондратьев. Он впервые высказал эту идею в 1922 году, позднее развил в своих работах, основные положения этой теории аргументировал и статистически доказал. Исходя из его теории следует, что новые технологии появляются не хаотично, но в соответствии с требованиями текущей конъюнктуры. Как считал Кондратьев, именно этим объясняется тот факт, что многие изобретения зачастую появляются одновременно в нескольких странах независимо друг от друга, а потому сами большие циклы, сроки их начала и окончания являются, скорее всего, не случайными величинами, а проявлениями общей закономерности, действующей в мировой экономике.
– Вот это новость. А я думал, что в нашей жизни все происходит как-то спонтанно, нескладно и по случаю.
– Это только на первый взгляд. Что касается нашей страны, то ее цикличность определена в 385 лет. Иногда задают вопрос: А как вы видите стратегическое развитие России на предстоящие 3-4 года? Я в таких случаях отвечаю: стратегического пути России на 3-4 года просто не существует. Можно и нужно говорить о стратегии на 100 лет, на 50 лет, в крайнем случае – на 25 лет. Все остальное – от лукавого, от стремления обнадежить людей в скором наступлении царства всеобщего благоденствия. А задачи завтрашнего дня не есть стратегия. Это шаги по реализации долгосрочного плана развития. Если он есть, конечно. Повторюсь: чтобы построить стратегию развития России требуется анализ ее исторического пути за годы и столетия. Поверьте, это не увлечение историей или сложными учениями философов. Как говорится, жизнь заставляет.
– И что же дал ваш анализ исторического пути России?
– Он дал такие результаты. Мы для себя определили, что в 21 веке России не будут свойственны всякого рода потрясения и явления коллапсирующего уровня. Оттого и 21 век не случайно называют «веком России». И хотя меня иногда упрекают в излишнем оптимизме по поводу будущего страны, я полагаю, что сначала необходимо и возможно выстроить динамику движения России, стратегию ее развития на 50, 70, 100 лет, и только после этого можно говорить о том, что нужно делать сегодня.
– Меня так и подмывает припомнить 500 дней…
– Будем считать, что это была просто шутка смутного времени. А вот без долговременной и выверенной стратегии можно оказаться в ситуации, когда мы поколениями будем нечто строить, создавать, созидать... А спохватимся, глядь: оказывается, строили мост… вдоль реки. И ведь, сдается мне, уже такое в истории страны было.
– И я там был, увы. А направление развития ваши аналитики не просматривали?
– Конечно, это было нашей главной целью. Мы пришли к выводу о том, что направление развития страны может быть только одно: в русле высоких технологий, в сторону интеллектуально емкого бизнеса. Потому что перераспределять ренту внутри страны – занятие нехитрое, это задача на сегодня. Наша цель – выводить Россию на перераспределение интеллектуальной ренты в мире. При таком подходе можно утверждать, что ближайшие 20 лет у нас не будет исторических прорывов, озарений в области экономических реформаций или модернизации системы власти. Но это будет период колебательно – стабилизационного развития. Проще говоря, будет нелегкий процесс выздоровления. Затем, по нашему мнению, мнению наших коллег и партнеров, следующие 20-25 лет будут периодом начала экономического роста, поступательного развития именно на базе интеллектуального, высокотехнологичного блока производств. К 2050 году развернется интенсивный экономический рост. Мы полагаем, что к 2070 году Россия выйдет в ряды лидеров мирового развития. Вот это и будет веком России.
– Интересно, а как, на ваш взгляд, будут себя чувствовать краеугольные блоки экономики России сегодняшнего дня: минерально-сырьевой, блок высоких технологий, интеллектуальный?
– Начнем с анализа мировых рынков. Безусловно, идет процесс глобализации и в экономике, и в социальной сфере, и в области межгосударственных отношений. Мы сегодня завершаем детальное изучение мировых рынков. И приходим к выводу, что условно их можно подразделить на интеллектуально емкие и минерально-сырьевые. Конечно, они переплетаются и взаимосвязаны, и все же. Это первый блок. Затем идет блок вопросов о месте и роли России на этих рынках. Наконец, третий блок. Как только мы определим, каковы приоритеты (а мы уже многое здесь понимаем) – мы сможем определить приоритеты позиционирования России в мире. И, наконец, четвертый блок. Это блок выработки механизма реализации приоритетов, которые мы определим. Что бы и кто бы не говорил, но все необходимо делать именно в такой последовательности. Эксперименты с постановкой телеги впереди лошади, как известно, дают отрицательные результаты. И не будем наращивать свои усилия именно на этом неблагодарном поприще.
– А нам это очень нужно – пытаться доминировать на высокотехнологичных рынках?
– Как вам это не покажется странным – да. Потому что цифры и факты, как говорил классик, безусловно, упрямая вещь. А цифры тут вот какие. За последние 10 лет объем высокотехнологичной продукции, ежегодно реализуемой в мире, составляет от 2,5 до 2,9 трлн. долларов. А вот тот же показатель по топливно-энергетических ресурсам составляет от 0,5 до 0,6 трлн. долларов. Разница налицо. Теперь о грустном. Доля России по второму типу рынков – 10-12%. Это порядка 50 млрд. долларов. А вот на первом типе рынков, по высокотехнологичной продукции, Россия выглядит совсем уж скромно: 0,2-0,3 % . Зададимся вопросом: как будет меняться этот рынок? Как показывают исследования Института экономических стратегий, этот рынок изменится в течение ближайших 10-15 лет и вырастет до уровня 9,5 – 9,8 трлн. долларов. А вот рынок топливно-энергетических ресурсов не может расти безгранично. Например, запасов нефти и газа в России, по разным оценкам, осталось на 40-80 лет, угля побольше, на несколько сотен лет. Но это все невозобновляемые в пределах исторической видимости запасы. Рынок этих ресурсов сможет вырасти максимум на 50% и составит 0,9 трлн. долларов. Посмотрите, какой гигантский разрыв: в десять раз! Делаем вывод: «минерально – сырьевое» развитие России может иметь место? Да, может. Но это – тупик. Будущее – за высокими технологиями. Что они сегодня из себя представляют? Их примерно 50. Например, США конкурентоспособны по 43-45 позициям, Россия – по 8-10 позициям. И тенденции пока что не радуют. Мы теряем рынки высокотехнологичной продукции, и теряем очень быстро. Вернуться же довольно тяжело. В то же время посмотрим на интеллектуальный потенциал. В институтах, лабораториях, научных базах США сосредоточено 25 % всех ученых Земли, в России – 12%. Таким образом, Россия в 6 раз отстает от США по участию в рынке передовых технологий, а по научному потенциалу – только в 2 раза. Как говорят на врачебных консилиумах: пациент плох, но не безнадежен.
– У вас есть уверенность в светлом будущем России?
– Если такая стратегия будет выбрана для России, если мы будем двигаться этим курсом, если влияние государства будет направлено в это же русло – у меня лично нет сомнения в том, что Россия войдет, в конце концов, в число индустриально развитых держав. Туда, где будут и объединенная Европа, и Китай, и США. К середине этого столетия мир изменится и с точки зрения наличия в нем стран-гегемонистов. История показывает, что ни одна империя не прожила, как обычно обещали правители, вечно. Например, то, что мне близко: одно время Китай строил трехмачтовые фрегаты более 100 метров длиной, опережавшие по своим мореходным качествам все имевшиеся на ту пору морские державы. И они завоевали с ними немало стран. Но, в конце концов, правители приняли решение прекратить постройку таких гигантских по тем временам кораблей и сосредоточиться на своих внутренних проблемах. После этого Китай динамично развивался в течение нескольких столетий. И таких примеров в истории мы найдем немало. Отчего же и к себе не применить эти знания? Мы же уже один раз попытались диктовать всему миру, в какую сторону идти. То же самое касается и других крупных держав. Еще раз повторю: нам не будет преград, если будет запущен механизм стратегического развития России.
– Чего, в первую очередь, вы ожидаете от руководства страны?
– Поддержки высокотехнологичного комплекса. И – не дать совсем уж уронить российскую науку, создать систему «выращивания» новых высоких технологий. Ведь в высоких технологиях от формулирования идеи до полной ее реализации проходит от 7 до 15 лет. Путь немалый и не простой.
– А кроме этого?
– Кроме этого – венчурный бизнес. Все знают о Силиконовой долине в США. Так вот, там в венчурные технологии бизнес инвестирует порядка 46-48 млрд. долларов в год, а государство – 48-52 млрд. На Западе понимают, что то, что закладывается в венчурные технологии, то завтра будет представлять собой мировые технологии прорыва в новое качество. Если в России будут финансироваться приоритеты фундаментальных исследований, будут продвигаться проекты прикладной науки – это даст нам надежду на то самое светлое технологическое будущее. Но бизнес этот рисковый, и без веского слова государства здесь – никак. Ему придется активнее включаться в формирование идеологии экономического развития, которая, рассматриваемая в ключе укладов представляет собой как бы связку технологических эстафет. Каждому укладу соответствует определенный уровень научно-технологического прорыва. В научном обиходе выделяют четыре уклада – с третьего по шестой. Третий уклад – это 30-е годы прошлого века, четвертый уклад – 60-е годы, пятый уклад – с 90-х годов, когда в нашу жизнь и производство стали входить электроника, вычислительная техника, телекоммуникации, оптоволоконное производство, биотехнологии. Он продолжится в течение первых двух-трех десятилетий нынешнего века. А после него начнется шестой уклад, который будет характеризоваться широким применением микроэлектроники и за ней наноэлектроники, генной инженерии человека и животных, нетрадиционной энергетики, информатизации второго уровня или информационных сетей следующего после Интернета поколения. Сегодня много говорят о том, что, освоив компьютерные технологии, человечество вступает в шестой технологический уклад. Его основой становится общение человека с гигантской информационной средой, управляющей всем живым миром Земли, – ноосферой, или сферой разума, или биокомпьютерами. А о чем говорим мы? Где сегодня Россия? Увы, мы в России живем еще по третьему, в лучшем случае, четвертому укладу.
– Вот и вспомнишь горькую шутку про то, что мы «от них» отстали навсегда…
– Не будем только лишь горько шутить, будем упорно работать в этом приоритетном направлении. Хотя сегодня реанимировать многие приоритетные направления науки и техники мы просто уже не можем: основные фонды страны изношены на 72-76%. Нам требуется 47-52 млрд. долларов, чтобы хоть как-то модернизировать основные производственные фонды. И нужно еще подумать: а по этому ли пути нужно нам идти? А может, перспективнее совершить переход на новые уровни высокотехнологичного производства? Мысль о том, как это делать, есть. Нужно буквально «выращивать» компании глобального масштаба. Я лично целиком и полностью согласен с той линией, которую проводят Президент и вице-премьер Борис Сергеевич Алешин. Ее суть Вт том, что один даже очень большой завод не является глобальной компанией ни в России, ни в мире. Нужно создавать мощные интегрированные структуры. Если удастся создать национальную авиастроительную компанию – это супер, это будет наше новое позиционирование в мире. В мире сегодня четыре-пять крупных авиастроительных консорциумов: Boeing, Airbus Industry, Lockheed Martin, EADS, Eurojet Engines. Все вместе они ежегодно производят до 1000 самолетов. А сколько производят авиастроители России? Не пугайтесь, цифры реальные: 5-12 машин. И это, по большей части, еще задел с советских времен. Можно с горечью утверждать, что на этом рынке мы попросту провалились: в прежние годы мы производили 200-250 гражданских самолетов. В стране великолепные заводы, высококвалифицированные специалисты. Но им нужна загрузка, нужно задание на 8-10 машин каждому. А при заказе в 1-2 самолета не выжить ни заводу, ни его многотысячному коллективу. Продолжая мысль о создании крупных структур, нужно сказать, что без этого играть на новых мировых рынках мы не сможем. Конечно, работа эта непростая, конечно, она требует времени, сил и средств. Необходимо увязать интересы и государства, и регионов, и коммерческих структур, и топ-менеджеров. Все это переплетено, но нужно все это увязать, слить воедино. И придать вертикаль управления. Тогда это будет мощный российский проект, проект 21-го века. То же можно сказать и о судостроении, чем сейчас активно занимается Российское агентство по судостроению. То же самое и с созданием структуры "Концерн ПВО "Алмаз-Антей". Есть проблемы в реализации идеи самого концерна, но направление выбрано верное. Таких компаний в стране должно и может быть 6-7, максимум. Остальные никуда не денутся, не ликвидируются, не исчезнут. Просто они пойдут за этими интегрированными структурами. В высоких технологиях «натуральное хозяйство» невозможно и не нужно. Но параллельно будут создаваться и двигателестроительное объединение, объединение по бортовой радиоэлектронике. И они уже сегодня формируются. Будут созданы управляющие пирамиды, в вершине которых – конкретный продукт: самолет, корабль, система ПВО. Те, что котируются на мировом рынке. Потенциал внешнего рынка по этой продукции составляет порядка 4,5 – 5 млрд. долларов. Внутренний госзаказ в 2004 году должен достичь 180 млрд. рублей. Тут все понятно и логично. Наконец, производство машин, оборудования и техники для минерально-сырьевого комплекса на внутреннем рынке – 3,5 – 4 млрд. долларов. Таким образом, мы видим, что высокотехнологичный комплекс от внутреннего и внешнего рынков может сейчас реально получать 11-14 млрд. долларов. Это уже тенденция роста. А в начале 90-х годов мы имели выручку от экспорта вооружений в 1,4 млрд. долларов. Потом было и 2, и 2,5 млрд. долларов. Сегодня – 4,8 млрд. долларов. А мы хотим, чтобы за три года все стали богатыми и здоровыми. Все-таки нужно время и колоссальные усилия. Хотя, я считаю, что национальной идеей России может стать здоровое долголетие. И не надо больше ни в чем копаться и выискивать слоганы и рекламные тексты. Здоровее общество, здоровый человек, здоровая экономика. В центре всего – человек. Все остальное – от лукавого.
– Считаем, что вы внесли свое предложение по формулированию национальной идеи?
– Если хотите – да. Еще в середине 90-х годов прошлого столетия мы искали эту идею, спорили и обсуждали, читали наших великих философов, представителей российской школы философии. Теперь я думаю, что определяющей может быть эта короткая фраза: Здоровое долголетие. Здоровое долголетие человека, семьи, рода. А дальше – региона и России в целом. Под это или ему подобное нужно строить и стратегию экономики. «Труба» нефтяная и забой в шахте – это временный выход из положения. Они нам нужны для того, чтобы завтра перейти в новое качество жизни, по-новому строить экономику страны и перераспределять мировую ренту.
– В ваших суждениях я вижу сильное влияние идей Института экономических стратегий, где вы являетесь президентом.
– В сентябре мы отмечаем 13 лет институту. Образован он был в разгар дискуссий о путях развития СССР. Еще тогда, анализируя тенденции мирового развития, изучая историю России, мы пришли к выводу, что у России есть только один путь в будущее – свой. И сейчас, когда мне говорят, что Россия присоединится к Европе, я отвечаю: не верю! Не верю, что можно отринуть все своеобразие исторического пути, неповторимость менталитета россиян, своеобычность традиций народа. И когда мне говорят, что Россия присоединится к Азии, я отвечаю: Не верю! Россия сама по себе слишком сильна своими традициями, что ее трудно интегрировать целиком и полностью в другие сообщества, в другие народы. Но она будет открыта и для Европы, и для Азии. Тогда, в 90-е годы, мы еще раз поняли, что если в центр всех преобразований не будет поставлен конкретный человек, то у страны не будет вразумительной перспективы. Потому что, если перестройка для перестройки, или реформы для реформ – то человеку тут места нет. Мы, тогда молодые и горячие, интуитивно почувствовали, что пароль преобразований в стране, их ключевое слово,– эволюция. Чтобы плавно перевести страну из сложного этапа 70-летнего развития в новое качество, в новые отношения и в новое понимание места России в мире. Тогда уже мы думали о том, как и куда строить мосты. Но, по-любому, не вдоль рек. Это было давно. Но и сегодня важно не спешить, не суетиться. Стратегии даются большим трудом и требуют немалого времени. Если сравнить Россию с огромным деревом, то нужно понимать: как бы мы не хотели, плоды на нем появятся в определенный срок. И не раньше. А пытаться выращивать яблоки на дубе – это мы уже пробовали. Вкус оказался горьким. Принципиально важно подумать сегодня о корнях. Это наша история, наша культура, наша наука. А у нас Академия наук существует более 300 лет, некоторые государства еще не достигли такого возраста. Вот тут говорят: давайте преобразуем российскую Академию наук в общественную организацию. Я считаю, это очередная благоглупость, попытка организационного экстремизма.
– Понятно, что вам, как человеку, недавно избранному членом-корреспондентом Академии наук, не по душе попытки принизить ее роль в обществе, в экономике, в жизни россиян.
– Это естественно, и не только для тех, кто не понаслышке знает о роли этого авторитетнейшего во всем мире заведения. Скажу о личных впечатлениях от общения в отделении общественных наук. Потенциал интеллектуальный там огромен. Но реализовать – для этого нужны немалые усилия государства. Чтобы он был востребован и чтобы школа не прекратила существования. Потому что в науке школа – это очень важно. Особенно в нашей, российской науке, где научные школы напоминают семьи с главой семьи и многочисленными воспитанниками. Выпадение только одного звена может привести к прерыванию традиций целого научного поколения. Я за то, чтобы наш научный центр, Академия наук, материально поддерживалась государством, как бы тяжело это не было для бюджета. То и дело говорят, что в бюджете нет денег. Это не совсем так: в бюджете есть деньги, и немалые. Есть приличный валютный резерв в 15-20 млрд. долларов. И если мы только небольшую часть средств государства направим на сохранение научного потенциала –все наши наработки и проекты будут иметь крепкий научный фундамент. Недопустимо экспериментировать с огромным научным потенциалом, накопленным столетиями. Он – часть тех самых корней, о которых я говорил. А им сотни и тысячи лет. Сберегая их, мы должны понять тенденции нашего движения вперед, в будущее. Этим мы и заняты в Институте экономических стратегий, этим занимаются и в Академии наук. Все это очень важно для России.
– Говорят, что мы плохо живем, потому что плохо работаем. И производительность труда у нас в 5 раз ниже, чем в США…
– Добавьте еще сюда, что у нас заработная плата в 16 раз ниже. Тогда картина начнет проясняться. Но, по сути, не нужно нам вот так, «сплеча» судить и рядить и об уровне производства, и об уровне жизни в России. Что нас может выручить – так это формирование новой промышленной политики, которая будет основываться на всех тех параметрах, о которых мы только что говорили. Сегодня все говорят о необходимости ввести достаточно высокую ренту на природные ресурсы. Выглядит это перспективно и заманчиво. Но глубокого анализа рентных отношений в масштабах страны до сих пор нет. А когда мы начали свои исследования, то увидели, что есть серьезные наработки в соответствующих научных центрах, но комплексных исследований – увы, нет. А увидели мы еще вот что: по ряду направлений мы уже и так изымаем 80-85% этой самой ренты. Так что, в очередной раз оказалось, что нужен грамотный и дифференцированный подход. Что я имею в виду? Мировая сырьевая компания в среднем получает доход 30-35%. Если же у нее получается 100-120%, то часть, конечно же, можно изымать. Здесь появляется другой вопрос: а зачем и с какой целью будем изымать? Куда инвестировать? Где отдача будет выше? Рентные отношения – это инструмент перераспределения. Важный, необходимый, но всего лишь инструмент. Гораздо важнее сформулировать философию развития для страны. Тогда решение прикладных задач будет иметь великую цель, а не сиюминутный интерес.
– Вы говорите о высоких технологиях, имея в виду как минимум технологии двойного назначения. А как максимум – чисто оборонные разработки. Сакраментальный вопрос: а нам что с этого? Когда в Россию буквально «вломилась» конверсия и разоружение, наш ВПК ничего лучше кастрюль и мясорубок рынку не предложил. Да, еще, помнится, НПО «Энергия» выпускало по японской лицензии кухонный комбайн. К слову, очень неплохой. Так повторю: а гражданскому населению что с того, что военные получат прекрасные разработки?
– Уместный вопрос в свете общего стремления к миру. Например, в США новый технологический уклад отрабатывается на системе противоракетной обороны. Но затем начинается трансферт технологий: они попадают и от военного сектора – в гражданский, и от гражданского – к военному. Это дает им возможность уходить на десятилетия вперед.
– Удалось ли вам за пять лет существования НПК реализовать что-либо из того, о чем вы сейчас говорите?
– Первое. Если говорить о бизнесе, то реализован тот принцип, который является ключевым для развития: мы исходили из потребностей рынка. Изучали мировые тенденции, смотрели на внутренний рынок, сравнивали и осмысливали, куда нам идти. Вообще-то опыт работы на рынке высоких технологий у нас стал накапливаться с 1986 года, поэтому мировые тенденции мы себе представляли. Первое предложение нашей команды определилось и было оформлено в виде записки на 56 страницах. Шел 1989 год. У руководства страны наши предложения не нашли адекватного отношения. Еще бы: мы предлагали провести реструктуризацию ВПК, пересмотреть принципы военно-технического сотрудничества с зарубежными странами. В те годы страна поставляла за рубеж вооружение стоимостью 18 млрд. долларов, а получала выручки чуть более 1 млрд. долларов и частично – товары. Мы же предлагали начать преобразования в этой сфере, сделав эту работу прибыльной.
Второе. Это период начала 90-х годов. Был дан старт российским преобразованиям. Мы опять предложили принять новую систему военно-технического сотрудничества, тем более, что бюджет в те годы просто «уронили». Во всем мире существует жесткий показатель: если объем оборонного заказа падает на 5-6%, то за 5 лет в реструктуризацию и решение социальных проблем необходимо инвестировать на 8-12% больше имевшего место при наличии полного заказа. Это все для того, чтобы избежать социального взрыва, чтобы не были потеряны технологии, чтобы не пострадала безопасность, чтобы поддержать производителя. Это при падении в 5-6 %, а у нас падение было в… 5 раз! И компенсатора вообще не было. А наши предложения 1993 года были комплексными. Первое: минимальный уровень заказа для вооруженных сил. Второе: потенциал военно-технического сотрудничества( мы предлагали механизм торговли оружием, а не безвозмездные поставки братским странам). Третье: конверсия, исходя из тех скудных ресурсов, которые были в стране. Четвертое: реструктуризация производства, которое было загружено от силы на 20%. Мы и тогда понимали, что нужно продвигать и развивать те направления военного производства, которые были востребованы в мире. Если бы страна тогда «закопала» то, что она имела, то сегодня вообще ничего бы не было. Но в те годы мы были услышаны. Сделали один доклад руководству страны, второй… Услышали нас хотя бы в части военно-технического сотрудничества. Но мы говорили и о программе на 10-15 лет. Так как нужна была крепкая база внутри страны. Без этого, без сильного оборонного заказа тенденции были бы просто удручающими с точки зрения безопасности России. Сегодня мы тоже не ахти как развернулись: мощности оборонного комплекса загружены едва на 27% . А тогда, в 1995 году, мы начали формировать систему военно-технического сотрудничества с зарубежными странами. Выросли за это время более, чем в три раза. А портфель заказов сегодня у нас втрое больше уже подписанных контрактов. Да и программа вооружений была запущена, а то, что сегодня делает Сергей Борисович Иванов, министр обороны – это крайне важно для России. Его команда – это профессионалы высокого класса. Они работают именно над долговременными программами. И в середине 90-х годов были сформированы вертикально интегрированные структуры, которые и сегодня работают: ВПК «МАПО» – сегодня РСК «Миг», АВПК «Сухой» – сегодня АХК «Сухой», «Концерн «АНТЕЙ» – сегодня «Концерн ПВО». Они закладывались почти 8 лет тому назад, а сегодня они дали толчок развитию отрасли. И сам наш холдинг «Новые программы и концепции» впитал в себя эти идеи. Развиваем судостроение и кораблестроение, строим надводные корабли водоизмещением от 1 тысячи тонн до 12 тысяч тонн. У нас 10-летняя программа сотрудничества с ВМФ России. Впервые за последние годы на предприятии «Северная верфь» заложены серийные корабли, спроектированные в России. Это уже не остатки советских разработок, это корабли 21 –го века. Создаются они по технологии «стелс». Есть и 10-летняя программа модернизации и ремонта кораблей ВМФ, одобренная главнокомандующим ВМФ Владимиром Ивановичем Куроедовым. А дальше мы выстраиваем целую программу КБ «Вымпел» по линии вспомогательного флота, без чего нет полноценных военно-морских сил: в их составе было более 500 вспомогательных судов, но количество это неуклонно сокращается. Реализуется у нас и программа экспорта. Начали с пары судов, потом пошла еще одна пара, и еще одна… И это не маленькие катера: водоизмещение от 2 до 7 тыс. тонн. Потенциал мирового рынка по корветам составляет 9,3 – 9,5 млрд. долларов. Мы считаем, что Россия может рассчитывать на 15-20% этого рынка. Если мы «отвоюем» этот сегмент, то 2 млрд. долларов лишними не будут. Одновременно мы реализуем и программу гражданского судостроения, в которую заложены рыночные принципы взаимоотношений с государством как заказчиком. На этом проекте мы отрабатывали субсидирование кредитной ставки. И еще одно. Например, возьмем квотирование биоресурсов. Если квота дается на один год, то за один год коммерческая структура не может вернуть товарный кредит, в роли которого выступает рыболовецкое судно. Сегодня потребность в средних траулерах составляет 130 судов. Мы сделали проект 13720, среднего универсального рыболовецкого траулера. Если правительство установит долгосрочное квотирование биоресурсов на 5-7 лет, то рыбаки смогут эту квоту использовать как залоговый инструмент для привлечения кредитных ресурсов. Потому что окупаемость траулера 5-7 лет. Следовательно, если рыбаки вкладывают средства в новые суда, то они смогут окупить эти средства, обеспечивая вылов и реализуя его на рынке. Если брать программы по стрелковому оружию, то есть техника нового поколения, и она востребована на рынке. По ракетной номенклатуре мы запустили производство ракеты «Атака» – лучшей в мире противотанковой системы. Она поражает цель на дальности 6 км. и пробивает броню 800 мм. И со всем этим товаром мы выходим на международный рынок вооружений. А там слабым места нет.
– Это касается и вас лично? Вы ведь держите себя в хорошей физической форме, даже на высочайшие вершины мира поднимаетесь…
– У меня проходит период увлечения экстремальными видами спорта. И с «тарзанки» прыгал, и в глубины моря погружался. Сейчас это не так уж интересно. Теперь наступает время внутреннего душевного равновесия. Потому что если человек не осознал своего места в этом мире, то хоть с горы прыгай, хоть на гору лезь – толку не будет. Важнее ощутить, зачем ты пришел в этот мир. Человек приходит на Землю с единственной целью: любить, творить добро, отдавать. Все остальное – это форма, не содержание. Можно великолепно устроиться, заработать много денег, иметь недвижимость по всему миру, яхты и самолеты, питаться в самых дорогих ресторанах, блистать в обществе. И умереть с ворохом тяжких грехов, никому не нужным и одиноким. Оптимальный путь от прихода до ухода в мир иной – это путь минимального сотворения грехов и творения добра.
Для меня сегодня неактуально как-то выделиться, прыгать выше всех или нырять глубже других. Пришло другое время. Теперь мне милее увидеть Валаам, Канивец, Соловки, Новгород, Санкт-Петербург… У нас потрясающая история, великолепные люди. На этом стоит и стоять будет Россия.
Журнал "БОСС"
№10 2003 г.